Первая мысль была: что-то случилось с Брежневым, хотя я и оставил его в прекрасном состоянии. Каково же было мое удивление, когда я узнал, что вызывают меня не к Брежневу, а к министру иностранных дел Франции Сованьяргу. Французская сторона была так уверена в состоянии здоровья своих молодых руководителей, что даже не установила в замке обычного медицинского пункта. Кстати, машина скорой помощи, вызванная окружением французского президента, прибыла в замок только через сорок минут. Что произошло за обедом, мне трудно сказать, знаю только, что Сованьярг в конце обеда потерял сознание и его перенесли в один из кабинетов. Самое смешное, что, когда наши представители привели меня к этому кабинету, французская охрана сказала, что без распоряжения президента меня в кабинет пустить не могут. «А если Сованьярг умрет?» – спросил я. Охрана только развела руками. Наконец кто-то побежал к д'Эстену, и, естественно, разрешение было получено.

Осмотрев Сованьярга, сделав электрокардиограмму, я убедился, что ничего страшного нет, что это обычный обморок, связанный с переутомлением и волнением. Действительно, после введения ряда лекарств Сованьярг почувствовал себя хорошо, и я передал его приехавшим французским врачам.

Как обычно в поездках, я зашел к Брежневу, спросил, как самочувствие, и рассказал о случившемся. Брежнев высказал сожаление и сказал: «Смотри-ка, молодой ведь человек, а как слаб. Такой нагрузки не выдерживает». Причем в его словах я слышал подтекст: «Видишь, и молодые не выдерживают, а что ты хочешь от меня?»

Он искренне верил в необходимость сохранения мира и четко представлял, что это чаяние советского народа, пережившего трагедию Второй мировой войны. Часто вспоминая военные годы, он искренне говорил, что надо сделать все, чтобы наши внуки никогда не познали ужасов войны.

Другое дело, что, как и все руководители старшего поколения, он исходил из необходимости добиваться мира с позиции силы. Его принципы где-то можно сравнить с принципами М. Тэтчер, ратовавшей за сохранение ядерного потенциала как гаранта мира. Воспитанный на догмах коварности «капитализма», выжидающего подходящего момента для уничтожения СССР любыми средствами, пережив уроки двух первых лет Великой Отечественной войны, когда страна оказалась неподготовленной из-за веры в договор с Германией, он активно поддерживал тех, кто выступал за превосходство страны в вооружениях, и в первую очередь – Д. Ф. Устинова. Несомненно, он очень много сделал для создания самых мощных вооруженных сил в мире и самого большого ядерного потенциала. Все они, руководители того времени, понимали экономические сложности, которые переживала страна, и, несмотря на это, открывали «зеленую улицу» военно-промышленному комплексу. Брежнев часто говорил: «Народ нас поймет, за мир надо платить». Сейчас, если судить по выступлениям прессы, некоторых государственных и политических деятелей, видим: не во всем был прав Брежнев – народ этого не понял.

Значительно позднее, в 1981 году, участвуя в движении врачей за предотвращение ядерной войны, по просьбе Андропова я изложил ему наши данные о возможных последствиях ядерной войны и принципах движения. Умница Юрий Владимирович понимал, что гонка ядерных вооружений ведет в тупик и в конце концов разоряет страну, но переступить сложившийся стереотип представлений, да еще имея своим другом Д. Ф. Устинова, он не мог. «Почему американцы первыми не идут на разоружение, почему это мы должны начинать? Учтите, – продолжал он, – разговаривают только с сильными. Но в принципе вы правы, и ваши идеи с общечеловеческих позиций надо поддерживать». Я пошутил: «Удивительные вещи творятся в мире: председатель КГБ разделяет наши идеи, самый богатый капиталист мира Рокфеллер выделяет деньги на проведение первого конгресса врачей, выступающих за ядерное разоружение. Если исходить из этих фактов, то в принципе вы стоите на одинаковых позициях. Так что же вам мешает собраться и покончить раз и навсегда с ядерным оружием?» Вместо ответа, Андропов вспомнил эпизод из кинофильма С. Эйзенштейна «Иван Грозный»: «Помните, когда венчали молодого Ивана на царство, боярское окружение говорило, что ни Европа, ни Рим его не признают. Слыша эти разговоры, представитель иезуитов, стоявший в стороне, вслух рассуждает: "Сильный будет – все признают". Так вот, этот принцип исповедуют американцы и мы. И никто из нас не хочет становиться слабее».