– Вы просите о большом доверии.

– Это непременное условие. Если вы его не примете, то и говорить не о чем. Русская разведка работает всё лучше и лучше – и не хотелось бы ставить успех нашего маленького заговора в зависимость от длины языка какого-нибудь адмиралтейского клерка…

– Что ж… – джентльмен взял со стола стек и покрутил его в пальцах. – Как я понимаю, у вас есть уже соображения по исполнителям, которых вы собираетесь привлечь?

– Несомненно. Но делиться ими я не собираюсь даже с вами. Боюсь, вы сочтёте их слишком… парадоксальными.

Египет,

Александрия.

– Всё запомнили, дети ослицы? Ничего не забудете, не напутаете?

Говоривший, высокий мужчина с грубым, словно вырубленным топором смуглым лицом, украшенным на щеке уродливым шрамом. Говорил он резко, на чистом арабском языке, и человек бывалый сразу узнал бы в нём природного обитателя Аравийского полуострова, где, расположены священные для всех мусульман города Мекка и Медина. Те, к кому он обращался – трое оборванцев, чьи физиономии носили следы всех пороков, включая и те, что Пророк настрого запретил правоверным, униженно кланялись, и повторяли, как заведённые: «Да, господин! Всё понятно, господин! Конечно, не забудем, господин!..»

«– И запомните: если кто-нибудь из вас передумает и сбежит – отыщу хоть в Дамаске, хоть в Багдаде, отрежу уши и заставлю сожрать! А потом перережу глотку, как барану, зашью в свиную шкуру и выброшу в самую глубокую выгребную яму еврейского квартала!»

Слова, сказанные мужчиной со шрамом, были обидными, и в иное время бродяги обязательно улучили бы момент и пустили в ход свое оружие – кривые йеменские ножи, называемые «джамбия», которые они прятали под лохмотьями, – но сейчас никто даже и о таком помыслить не смел. И дело было не только в солидной (по их собственным меркам, разумеется) сумме, которую посулил чужак, и даже не в заткнутом за кушак большом револьвере с гранёным стволом и высокой гребенчатой мушкой. Он сам внушал такой безотчётный ужас, что оборванцы, встречаясь с ним взглядами, торопливо отводили глаза и склонялись ещё ниже.

Салех, стоявший справа, тоже покорно потупился, когда пронзительный взор человека со шрамом переместился на него. Он уже не рад был тому, что ответил согласием на вопрос незнакомца, заданный двумя часами раньше – на рыночной площади, где Салех присматривал, что бы украсть, обеспечив себе сухую лепёшку и горсть фиников на ужин. И не просто ответил, а явился в назначенное время в переулок Горшечников, что располагается в двух шагах от границы европейского квартала.

Наниматель пришёл на встречу не один – за его спиной маячил слуга, облачённый, как и хозяин, в белую накидку «аба» из добротной хлопковой ткани – и так же, как он, сжимающий под складками оружие. Так что оборванцам оставалось терпеть, униженно кланяться, да беззвучно бормотать под нос – «ну, погоди, сын шакала, придёт наше время…»

Дело, для которого их наняли, не казалось Салеху чем-то особенно сложным. Предстояло под покровом ночи проникнуть в один из особняков и похитить оттуда женщину, явившуюся, как объяснил человек со шрамом, в Александрию из Европы. Риска, говорил он, никакого: сначала они обезвредят сторожа, после чего войдут в дом и сделают всё дело. Жертву следует связать и заткнуть ей рот, не причиняя, однако, никаких увечий – «если хоть волос упадёт с её головы этой неверной, шкуру сдеру заживо!» Со служанкой же, которая может оказаться в доме, можно не церемониться – лучше всего сразу перерезать горла, пока глупая женщина не переполошила криками весь квартал. После этого добычу следует вынести, завернув в покрывало или ковёр, и отнести в переулок, где будет ждать повозка. А чтобы всё прошло гладко и без лишнего шума, один из троих – с этими словами чужак ткнул пальцем в Салеха, – останется возле крыльца. Он будет прятаться в тени, не привлекая к себе внимания, а если на улице появится военный патруль (солдаты гарнизона изредка совершали обходы квартала, населённого европейцами, которые приплачивали им за поддержание порядка) – подаст подельникам сигнал тревоги, кинув в стекло маленький камешек. «Только смотри, шелудивый верблюд, не выбей стекло, кишки выпущу!..»