Если только я не ошибаюсь, Харриет произносит: «Сэндвичи с фазаном».

Сэндвичи с фазаном?

Я остановила проектор, нажала кнопку перемотки и снова посмотрела эту сцену. Причуда и ковер. Харриет и отец.

Она снова произносит эти слова.

«Сэндвичи с фазаном».

Она выговаривает слова так четко, что я почти слышу звук ее голоса.

Но к кому она обращается? Она и отец явно перед камерой, а кто же за ней?

Что за невидимый третий участник присутствовал на этом давнем пикнике?

Мои возможности узнать ограничены. Фели и Даффи – Даффи уж точно – были слишком малы, чтобы помнить.

И вряд ли я могу спросить у отца, не рассказав, что нашла и проявила забытую пленку.

Я предоставлена сама себе.

Как обычно.

– Фели, – сказала я, остановив ее посреди второй части Патетической сонаты Бетховена, Andante cantabile.

Когда Фели играет, любое вмешательство приводит ее в бешенство, что автоматически дает мне преимущество, пока я сохраняю абсолютное спокойствие и сдержанность.

– Что? – рявкнула она, вскакивая на ноги и захлопывая крышку рояля. Раздался приятный звук: что-то вроде гармоничного мычания, довольно долго отдававшегося эхом в струнах рояля, – будто Эолова арфа, на чьих струнах, по словам Даффи, играл ветер.

– Ничего, – ответила я, делая такое выражение лица, будто меня обидели, но я смирилась. – Просто я подумала, что ты можешь захотеть чашечку чаю.

– Ладно, – продолжила Фели. – К чему ты клонишь?

Она знала меня так, как волшебное зеркало знает злую королеву.

– Ни к чему не клоню, – сказала я. – Просто пытаюсь быть милой.

Я вывела ее из равновесия. Видно по ее глазам.

– Ну, хорошо, – неожиданно сказала она, воспользовавшись возможностью. – Я не откажусь от чашечки чаю.

Ха! Она думает, что победила, но игра только началась.

– Ее величество желает чашку чаю, – сказала я миссис Мюллет. – Если бы вы были так любезны приготовить его, то я бы отнесла сама.

– Конечно, – ответила миссис Мюллет. – Я в два счета сделаю.

Миссис М. всегда говорит «в два счета», когда она раздражена, но не хочет этого показывать.

Фели уже опять вернулась к сонате Бетховена. Я молча поставила чайник на стол и села прямо, вся внимание, сдвинув колени и скромно сложив руки – копируя жену викария Синтию Ричардсон.

Я даже несколько чопорно поджала губы.

Когда Фели закончила, некоторое время я сохраняла почтительное молчание, считая до одиннадцати, – отчасти потому, что это мой возраст, а отчасти потому, что одиннадцать секунд кажутся мне идеальным соотношением между восхищением и нахальством.

– Фели, мне в голову пришла мысль… – начала я.

– Как оригинально, – перебила она меня. – Надеюсь, ты ничего не сломала.

Я пропустила ее слова мимо ушей.

– Ты когда-нибудь думала о том, чтобы играть для кино? Вроде «Краткой встречи» или Варшавский концерт в «Опасном лунном свете»?

– Возможно, – ответила она с некоторой мечтательностью, забыв свой недавний сарказм. – Возможно, однажды меня пригласят.

Единственным профессиональным выступлением Фели во время фильма были бестелесные руки в так и не законченном фильме Филлис Уиверн, несколько сцен из которого были сняты в Букшоу, перед тем как звезда, так сказать, плохо кончила.

Я знала, как разочарована тогда была Фели.

– Некоторым людям везет настолько, что их снимают в кино еще детьми. Они говорят, что так у них вырабатывается намного больше уверенности в себе. Эйлин Джойс[9] говорила об этом на «Би-би-си».

Низкая ложь. Эйлин Джойс не говорила ничего подобного, но я знала, что поскольку она музыкальный идол Фели, одно лишь упоминание ее имени придаст правдоподобие моей выдумке.