– И ее тоже? – спросил Сметанин и, не дожидаясь ответа, похвалил: – Скор на руку, однако!

– Ее я оставил, – произнес Агеев в дырчатый пятачок ларингофона. – Она ждет тебя.

– Как? – Брови у Сметанина поднялись высоко, взгляд сделался жестким. – Что за манная каша с невыковырнутым изюмом? Ты хоть соображаешь, что сделал?

У Агеева от взгляда командира на спине, под лопатками, возник неприятный холодок, он поежился, хотел было сказать, что сейчас пойдет и сделает то, что не сделал, но вместо этого пробормотал примиряющее:

– Она нам еще пригодится, командир!

– Пригодится! – Сметанин фыркнул жестко.

– Дали слово, что об увиденном – никому, никогда, ни за что.

– М-да, ни за что до первого милицейского патруля.

– Ну зачем еще одну живую душу губить? С нас и без того на том свете спросится, Игорь Леонидыч! Зачем увеличивать счет?

– Как ее зовут, говоришь?

– Раиса.

– Прекрасная Раиса… Уж не Максимовна ли? Пхих! – оттаивая, уже чуть мягче фыркнул Сметанин. – Подведет нас с тобою эта девушка под монастырь. – Он озадаченно покрутил головой и произнес прощающе: – Ладно, держи штурвал!

Агеев вытащил из кармана затейливую зажигалку, украшенную сказочной бронзулеткой.

– А это тебе персональный подарок от покойничка.

Сметанин косо глянул на зажигалку.

– Оставь себе!

Агееву хотелось оставить зажигалку себе – очень уж ладная безделушка, хотя и совсем чужая, никчемная в старательском быту, где огонь добывают ударом камня о камень, а потом поддерживают сутками в старом ведре или сухой земляной выемке, калеча себе глаза дымом и прожигая одежду, в тайге красивой зажигалкой огонь не разведешь, но штука эта украсит карман любого богатого курильщика либо его письменный стол. По глазам командира Агеев понял, что зажигалка понравилась и ему.

– Спасибо, командир, но мне она не очень-то с руки. – Агеев, не колеблясь больше ни секунды, протянул зажигалку Сметанину. – Я такими штуками не пользуюсь вообще. Мне проще прикурить от гранаты либо от автоматной очереди.

– И это верно, – согласился с ним Сметанин, – еще засветишься с ней где-нибудь. А мне такую могли из Москвы прислать. Папа – доктор наук, который не вылезает из-за границы, с международных выставок и конгрессов. – Было в голосе Сметанина что-то обидное, высокомерное, Агеев это засек, но обижаться не стал, отложил, загнал в глубину самого себя.

Свою натуру Агеев знал хорошо, все, что он слышит и видит, будет держать внутри до поры до времени, а когда подойдет срок – выставит счет. Сейчас счет выставлять рано.

Он взялся за штурвал.

– Иди, девочка тебя ждет, командир. Напоминаю – зовут ее Раисой.

Вернулся Сметанин через пятнадцать минут, восхищенно тряхнул головой:

– Хороша баба! Горячая медь, жарок! Есть еще женщины в русских селеньях!

Агеев молча улыбнулся, кивнул: конечно, есть. Его немного удивило, что Сметанин сравнил Раису с жарком – сибирским цветком, москвичи обычно не позволяют себе таких сравнений, им жарки неведомы, ведомы георгины, тюльпаны и эта самая… жасминь. Нет, жасмин. Цветок мужского рода. А может, и женского.

Райцентр – это ни город, ни село, ни поселок, каковых развелось полным полно при заводах, при шахтах, там, где имеется промышленность; райцентр – это райцентр, несколько тысяч человек, живущих в сельских избах с городскими удобствами, с газом, горячей водой, канализацией и теплыми, расположенными прямо в домах, туалетами.

Люди здесь в большинстве своем хорошо знают друг друга, исключения редки, спрятаться от соседей негде – если только в тайге, но и тайга ныне имеет много хоженых троп, а нехоженые знают не все.