– Воистину, воистину воскресе. Заходьте, заходьте, гостики, милости прошу.

За разговором вспомнила она и гостью, старую знакомую по комбинату, одно время дружили семьями, ездили на реку Кубань рыбачить, но все забылось и быльем поросло. За чаем внимательно слушала баба Нюра про чужое житие, улыбалась светловолосой девочке, застенчиво склонившейся над чашкой, но о себе рассказывала неохотно.

– Доживаю ужо. – Рот она широко не раскрывала, а свое беззубье прикрывала уголком платка.

– Сколько ж вам лет, Анна Захаровна?

– Девяносто шестой пошел.

– Ого!

– Да, старость не в радость. А куды денешься? Что положено, надо сдюжить.

– Скучно одной-то?

– Так люди кругом. Соседки заходють. Жиличку пустила во времянку.

– Не одна вы, это хорошо. А то недавно случай был…

– Какой?

Незваная гостья до последнего сомневалась: пугать бабку или не стоит, но именно из-за неприятного происшествия, которое потрясло всю округу, она и припомнила о давней знакомой. По расчетам выходило – столько не живут, и за давностью лет Галина Ивановна все боялась ошибиться двором, перепутать улицу, но ноги сами вывели ее на угол школьного забора, через перекресток дорог, мимо трансформаторной кирпичной будки к покосившемуся дому за столь ветхим забором, что сильно колотить в калитку она побоялась.

– Люди поговаривают, на нашем поселке разбой идет. Прямо днем во дворы через забор лезут, двери взламывают.

– Чего хотят-то? Грабють что ли? – не поняла баба Нюра.

– И грабят, а на вербное воскресенье смерть случилась.

– Как же? Кого же?

– Вы не слыхали разве? Через три улицы от вас, недалеко тут, как раз за школой…

Тех, кто проживал за школой, баба Нюра знала понаслышке от соседки Зинаиды, которая на старости лет поверила в шарлатанство травников, в силу пчелиного яда, а заодно и в Бога. Ходила Зинаида на лечение ко всем кому ни попадя, кроме районной поликлиники. Слишком уж предвзятое отношение имелось у нее к медработникам, основанное на проверенных слухах, которые соседка сама же с превеликим удовольствием и распространяла. Но травник Зинаиды был доверительный и надежный, проживал удобно – в двух шагах – на улице, прилегающей к школе. За один месяц излечил от хронического цистита, за другой от катаракты левого глаза, правда, после проявилась временная глухота, но одно с другим связи не имело, и травник долгие годы оставался у Зинаиды в фаворе.

– За школой никого не знаю, – засомневалась баба Нюра, – разве что травник там живет.

– Помер он давно. Вместо него дочери знахарством занялись. А вот рядом с ними старушка одна жила, такая же одинокая. Прямо днем ее и задушили, говорят, большие деньги под половицей отыскали.

– Милиция что ж?

– Милиции, Анна Захаровна, уже нету. Теперь полиция.

– Да что ты! Вот дела делаются.

– Новый президент распорядился.

– Ну то понятно, новая метелка по-новому и мятет.

– Приезжали власти, всех опрашивали. Днем соседи все на работе, никто ничего не видел. Хорошо, что вы не одна. Калитку только запирайте для осторожности.

После ухода гостьи баба Нюра закрыла все замки и засовы, залегла на диван, но вздремнуть не получалось. Ворочалась она на все бока и прислушивалась к каждому шороху. Даже в девяносто пять умирать насильственной смертью не хотелось. Воспоминания приходили к ней как тяжелые, затяжные сны, от которых на душе становилось и не радостно, и не светло, а как-то беспокойно и с некоторой долей разочарования. Светлый праздник еще больше растревожил зыбкую память…

В своем роду семья их считалась самой бедной. По отцовской линии происходили они из беглых крестьян, а по материнской – от первого атамана казачьего форт-поста на правом берегу реки Кубань, Матвея Спиридоновича Писаренко. Мать Елена своими предками гордилась, только замуж вышла по большой любви за бедняка Захара Гороздюка, за что своя же родня от нее и отвернулась, сделались они в роду отщепенцами.