– Да?

– Ой, Ринка! – выдохнула Жанночка-Жанетта-Жанка, балаболка, добрейшей души существо, хоть и легкокрылое и легкомысленное, несмотря на возраст, но наивернейшее. – Ты уже дома, да? Ой, я дура; раз с этого телефона отвечаешь, то конечно, дома… Прости, что не встретила в больнице: такие пробки из-за снега, что не успела. Я сейчас приеду, я скоро! Ты не выходи никуда, я и в магазин забегу, и всё, что нужно, возьму, не дёргайся! Я…

Она тараторила без устали, но чувствовалась в её бодрости какая-то фальшивая нота. Должно быть, говори они сейчас в живую, без посредства проводов и волн – старательно отводила бы глаза в сторону, лишь бы не смотреть, лишь бы себя не выдать…

– Ты при деньгах? – наконец отмерла Регина. Надо было бы сразу спросить про Игоря, но, боясь услышать ответ, она прикрылась другой темой, нейтральной.

Жанна с облегчением выдохнула:

– Ну конечно! И с картой! Что купить?

– И при паспорте? Слушай, загляни по дороге в салон, купи мне какой-никакой простенький телефон с симкой, а то я все старые повыкидывала, а свой потеряла. Сделаешь?

– Конечно! Жди, я уже рядом!

…Потом они с Жанкой пили, наконец, чай с «Прагой», Регина то и дело осаживала подругу, порывавшуюся, на манер бабы Шуры, то поддержать её под локоток, то что-то сделать самой. И, наконец, не выдержала.

– Жанночка, погоди ты о работе. Это я и сама узнаю, когда выйду. Ты вот что скажи: что там, у Никитиных случилось? Мне Марина звонила и как-то странно себя вела…

Запнулась.

Подруга переменилась в лице.

– Рина, ты только не волнуйся…

– Да я не волнуюсь. – А у самой аж горько во рту стало от ожидания. – Давай, говори, не тяни.

– Игорь… вчера разбился. Насмерть. Ехал в ночь от какой-то бабы, дорога ледяная, видимости никакой – метель же, сама помнишь. Ну и вынесло его на встречку, прямо под внедорожник. Оба всмятку, МЧС растаскивало. Обоих, говорят, из машин выпиливали… Ой!

Она зажала рот и уставилась на Регину круглыми глазами.

– Ужас, – сказала та потерянно. – Просто ужас. Трое детей остались, мать больная… Маринка по нему всегда с ума сходила, каково ей теперь…

Запнулась, вспомнив давешний звонок. И как-то отстранённо подумала, что жена Игоря, ревнивая как чёрт, скорее всего, приняла её за ту самую бабу, от которой возвращался муж. Ну да, был у Марины когда-то повод ревновать: лет двадцать назад. Но потом-то! С чего она так взбеленилась?

Впрочем, с женщины в её состоянии что возьмёшь? И Жанке, пожалуй, о её наезде знать не нужно.

Кажется, былое безразличие опутывало её вновь. Или это подсознание защищало, смягчая шок от смерти когда-то близкого человека? Шут его знает. Но на какое-то время она вновь почти погрузилась в милосердный туман забытья…

– Рин, а тебе его совсем-совсем не… ну, не жалко?

Вздрогнув, она очнулась и увидела в глазах подруги чистое детское недоумение, даже растерянность.

– Да как же не жалко, – вздохнула Регина. – Столько всего между нами было… И первая любовь, как-никак, такое не забывается. Жан, ты на меня не смотри так, я, кажется, ещё под успокоительными. Там, в больнице, чем нас только не пичкали. Рыдать потом буду, дня через три, когда отойду.

– А, ну да, – спохватившись, забормотала подруга. – Я так и подумала. Ты правда не очень переживаешь? Ой, что это я говорю, идиотка!

– Когда… хоронят?

На последнем слове Регина запнулась. Сердце болезненно сжалось, и в носу, наконец, предательски защипало.

– Завтра в десять, – выдохнула Жанна. – Он некрещёный, так что отпевать не будут, сразу от дома на Нижнее кладбище повезут. Ты… как? Не надо бы тебе… Разволнуешься, мало ли что – шарахнет в голову снова. Или нет, может, опять напьёшься своих таблеток да съездишь со мной? Не простишь ведь себе, если не проводишь! Ты только близко не подходи, чтобы Маринка не увидела. Там наших много будет, за ними постоишь, ребята тебя прикроют.