– Играешь со мной… Доиграешься, Вэрди.

Взгляд равнодушно скользнул по его шее, плечам, груди. Рихард чувствовал себя отвратно, будто девчонка водила по нему раскаленным прутом. Рука невольно поднялась для привычного защитного жеста – поправить собранные в хвост волосы, сильно поседевшие, хотя ему было всего сорок девять. Из них двадцать шесть на службе, а в течение последних он каждую пару месяцев ловил Вэрди Варденгу на кражах. Раз за разом он отпускал ее после одинаковых в своей бессмысленности диалогов. За такое воровство не было велено сажать, приказ сверху: в тюрьме взрослые заключенные, которые тоже могут заразиться. Дрянь прекрасно это знала, потому нарывалась.

Вэрди опустила руку и сделала шажок вперед. Ланн тут же сел обратно на стул и уперся локтями в поверхность стола. Она приблизилась еще немного.

– Вы выглядите таким усталым…

– Не дыши на меня.

И снова эта ее разбойничья ухмылка.

– Бросьте, я все же на самом деле не крыса, не болею чумой.

– Мне все равно, чем ты болеешь. Я этим болеть не хочу.

– Неужели так боитесь умереть? – Она приподняла брови и оглядела полупустой кабинет. – Вам есть за что держаться? Тут тухло.

– Найдется.

– Ну хорошо… – Вэрди зевнула с видом королевы, подписавшей помилование. – Я вас пощажу. Дадите кошелек? Все равно вам ведь не найти хозяина…

– Забирай, – устало отозвался он и через стол толкнул украденную вещь ей навстречу.

Девчонка снова протянула руку, склонила голову, волосы упали на лоб. Все-таки красивая… очень красивая, выросла бы в настоящую фройляйн, если бы выросла. Но не вырастет; пара лет – и где-нибудь сдохнет, «крысята» часто подыхают от болезней или голода. А может, умрет просто так, ведь неизвестно, сколько отпущено этим странным нестареющим детям… Детям ли? Кто они теперь? Тронутые католики вовсе говорят: бесы.

Ланн спохватился, от подобных размышлений пасло жалостью, а ее он старался себе не позволять. Слишком сложно на его должности жалеть и ненавидеть одновременно. Лучше выбрать что-то одно, давно пора, когда наконец получится?

– Спасибо, – раздался вдруг тихий голос Вэрди. – Хоть стаю прокормлю. Мы будем хорошими. У нас еды нет… уже неделю. Ничего почти нет.

Быстро же сменила пластинку. Только что ерничала и дерзила, теперь говорит по-человечески, корчит из себя загнанную мать голодного семейства. Дурачится или правда оправдывается?..

– В ближайшие дни нас не увидите, – щедро пообещала Вэрди.

Рихард, не отвечая, тяжело глядел на нее и молился, чтобы ушла поскорее. Но она медлила. Взяла кошелек, постучала по столу короткими ноготками с облупленным лаком. Тихо, с горечью рассмеялась.

– Мне иногда жаль вас – взрослых.

Ей двадцать восемь. Или все-таки четырнадцать? Как считаются их годы, уже никогда не понять. Ланн мысленно взвыл, а вслух холодно ответил:

– Мне вас тоже. Пошла вон. Немедленно.

Вэрди некоторое время, казалось, сомневалась, но наконец поднесла ладонь к губам и подула на нее.

– Пока, комиссар.

Она вышла за дверь, но Ланн почему-то не сомневался: скоро они вновь увидятся.

Я шла обратно. Наш заброшенный поезд стоял рядом с лесополосой. С одной стороны путей было старое военное кладбище, с другой – озеро, поросшее по берегам соснами и елями. Взрослые давно оставили эти места. О временах, когда к озеру приезжали отдыхать семьями, напоминали проржавевшие остовы летних кафе, откуда мы растащили все, что годилось для жилья, и гнилые причалы, уходившие прямо в грязную илистую глубину.

Некоторые вагоны нашего «дома» были сильно покорежены и без стекол, но некоторые вполне подходили, чтобы в них ночевать. Здесь временами даже бывало уютно, а засыпая, можно было представлять, что ты куда-то едешь. Как в старые времена, когда родители возили путешествовать. К ласковому морю, через горный перевал Бреннер, шпили которого похожи на сахарные головы.