И эти приглашения вызывают, конечно, скрежет зубовный всего ближнего круга, того же Железного Шурика – Шаляпина и прочих Брежневых, Козловых и Сусловых.

Первое время Данилов обольщался, конечно, своим высоким положением: подумать только, под него даже особенную должность выдумали! «Личный помощник Первого секретаря ЦК КПСС по особым вопросам», надо же. Но быстро понял, по первым же косым взглядам в коридорах на Старой площади, какая он для всей камарильи кость в горле. На какой он скользкий лёд вступил. С каким удовольствием соратники «дорогого Никиты Сергеича» при случае его схарчат.

Поэтому ему следовало быть вдвойне, втройне осторожней. Стоит только оступиться, не то брякнуть, не так посмотреть – сожрут. И косточек не оставят. Подставят перед Никитой, ославят, наплетут. Да и сам предсовмина – он же кукурузник, он же Хрущ – крутенек бывает и хитер. Выскажешь что-то супротив его «ндраву» – тут же полетят клочки по закоулочкам.

Наконец прибыли на державную дачу, дальнюю – еще имелась у Никиты Сергеича, как и у трех других вождей, ближняя, прямо на берегу Москвы-реки, супротив недавно построенного стадиона «Лужники». Перед «ЗИСом» без промедления раскрыли ворота, и лимузин вкатился на территорию, а там подрулил к самым ступенькам. Хозяин авто демократично пожал руку прикрепленному сотруднику, который дежурил на первом этаже на телефоне, а потом по державной лестнице с красной ковровой дорожкой незамедлительно проводил Данилова на второй этаж. Деревянные панели, тяжелые люстры и мебель, конечно, впечатляли, но они ни в какое сравнение не шли с дачами новой русской буржуазии, что станут появляться на том же Рублево-Успенском направлении с девяностых годов двадцатого века.

Хрущев в одиночестве сидел в столовой и читал газету «Правда». Подумать только, какая умилительная картинка для придворных живописцев, всяких Герасимовых, Решетниковых и Лактионовых – дай им волю! Никита Сергеевич пока писать свои портреты не давал, но это только пока.

– Разрешите, Никита Сергеевич? – мягко, почти неслышно прошелестел спутник Данилова, съежившись и даже как будто меньше став ростом.

– Заводи, Жора. И сам ступай отсюда. С тобой потом.

Маленькие, умненькие глазки хитренького поросенка на лысом челе первого секретаря смотрели испытующе и вроде бы добродушно. Но Данилов не сомневался: за ними – редкостные хватка, воля и хитрость. И добродушный, якобы отеческий тон руководителя нисколько не мог его обмануть. Им, тоном этим, нисколько не следовало обольщаться.

– Нашли тебя? Ну, пойдем, побродим, побалакаем. Здесь, в стенах, все подряд болтать нельзя. Думаешь, я не знаю, что даже самого Хозяина Берия писал? Конечно, писал! И меня теперь. Шурик Железный и пишет, гаденыш, хоть кол ему на голове теши.

Железного Шурика, которого упомянул Никита Сергеевич, – Александра Шаляпина – только что назначили главой КГБ.

Сложно у них тут всё, при социализме.

Никита Сергеевич взял каракулевую папаху, надел драповое пальто с каракулевым же воротником и покатился стремительным колобком впереди Данилова. Вышли на воздух. Первый секретарь был полненький, а росточка маленького. Алексей возвышался над ним едва ли не на две головы. Шажок у премьер-министра был мелкий, но быстрый, требовалось поспешать, чтобы рядом с ним держаться. Он и вел – по дорожкам, затейливо проложенным среди настоящего леса, окружавшего партийную дачу, и заботливо расчищенным обслугой от снега и льда. За ними увязался было один охранник, но Хрущ сделал знак: отстань, мол.