Гостиничный номер ничем особенным не отличался, даже ковра на полу не было, обычный паркет. Разве что вензеля на постельном белье говорили о статусе отеля. Ну, и еще матрас. Это да, тут не придерешься. И тишина, и никакого обслуживающего персонала на горизонте. Когда они только номера убирают? Загадка…

Телефонный звонок раздался часа в два ночи. Слава вздрогнула от неожиданности, но уснуть она еще не успела. Листала пожелтевшие листки, все пыталась представить себе этого Павла Терентьевича. Это же надо, самый настоящий курортный роман, а мужчина – из разряда донкихотов. Таких сегодня, наверное, уже не сыскать. Но какова Рита!

Слава быстро подняла трубку: еще, не дай бог, звонок разбудит соседей. На другом конце провода прозвенел яркий Ритин голос:

– Это я! Ты же все равно не спишь.

Вот, значит, как. Значит, волнуется и места себе не находит. Никогда Рита не стала бы звонить в два часа ночи, даже по делу, даже по какой-то необходимости. Значит, сердце не на месте, значит, не дает покоя ей вот эта самая переписка. Или уже пожалела, что отдала Славе свои письма. Ее родная, любимая Рита. Но та переписка, она про какую-то другую Риту!

– Ты права, не сплю, только закрыла твой пакет, – со вздохом ответила Слава.

– Ну?

– А почему на машинке-то напечатано?

– Вот в этом весь он. Педант, перфекционист.

– Заметила. И про жену в каждом письме. Как он от нее под столом прячется. И машинка печатная у него там?

– Славка, в корень зришь. Мне это тоже всегда странным казалось.

– А ты к нему когда-нибудь ездила? Или только он к тебе? – Славе ужасно хотелось спать, но она понимала: подруге важно ее мнение. Вот прямо сейчас, хотя бы беглый взгляд на ту ее непростую ситуацию.

– Нет, я, понятное дело, никогда. Знаю только, что жил он в Минске. Собственно, почему жил? И сейчас, наверное, живет. Он меня, правда, старше был на двенадцать лет. Мне тогда было тридцать восемь лет, да почти тридцать девять.

– Ну да, возраст такой… специальный. – Слава, естественно, сразу стала проводить параллели. И у нее роман случился в тридцать восемь. И Майер ее тоже старше на двенадцать лет. – Ничего себе совпадения.

Рита сначала не поняла.

– Ах ты про себя? Действительно, ну надо же… Ну да, именно так. То есть сейчас ему за семьдесят. Преподавал в Минском университете зарубежную литературу. Двое детей. Внук тогда только родился. Назвали в честь него Павликом. Вот, собственно, и вся информация. Да я и не вникала толком, и не лезла в душу со своими вопросами.

Слава посмотрела на часы – ей, между прочим, рано вставать.

– Так, может, он про профессора придумал все? Вон у меня дядя, когда едет в санаторий, тоже всем рассказывает, что он профессор. Слушай, у меня же в Минске живет мамина подруга. Точно! Она как раз преподавала в университете. Так я все узнаю. Рит, ты чего замолчала?

– Как-то мне, Славка, не по себе стало. А вдруг я действительно все это придумала? И Пашу этого, и весь наш роман. Вот дура-то была бы, если бы семью бросила.

– Ну, во-первых, не бросила, значит, уже не дура. Но я так понимаю, что тебе нужно поставить точку в этой истории. Я же только просмотрела несколько писем! Хочу их прочитать основательно. В Минск позвоню. Все, Рит, мне спать надо.

– Ой, Славка, прости. Ну тут такое дело, сама понимаешь. В общем, узнавай. Павел Терентьевич Моргунов.

Слава, засыпая, думала, что все рифмуется в ее жизни. Она приехала ставить точку в этот отель. А здесь Рита со своими точками. Ну что ж, иногда учимся и на чужих ошибках. Но она оставит эти письма до Москвы. Или хотя бы до самолета. Если, конечно, получится… А здесь все же у нее работа и ее собственная история.