Маккамон завернул у лестницы направо.

Это оказалась мужская берлога. И нет, это не было мастерской, которой я, честно говоря, немного опасалась.

Кабинет был оформлен мрачными, глубокими темными оттенками — ковер цвета мокрого асфальта, мебель в цвет штормового моря. Обтянутые диван и кресла из блестящей черной кожи. В стеллажах цвета венге корешки книг, обтянутые все, как одна, темным бордо.

Подавление. Доминирование. Иными словами — глубокая депрессия и тотальная скука.

Маккамон сел за темный блестящий стол, с массивными резными фигурами на ножках. Пресс-папье, подставка для ручек и бумаги — все наводило на мысли о том, что этим вещам место в музее. Сам Маккамон удивительно органично смотрелся рядом с этим вычурным, аристократичным пережитком. Даже в рубашке с подвернутыми рукавами, свободных джинсах и с легким безобразием в волосах.

Стояк у него, кстати, никуда не делся. Я заметила его явное желание, когда он обошел стол и опустился в кресло.

Ему удавалось игнорировать собственный член даже больше, чем мне. Пока Маккамон не сел, мой взгляд неизменно возвращался к зверю, который рвался из штанов на волю, но, похоже, сегодня у него, как и у меня, не было никаких шансов.

— Присаживайтесь.

Маккамон указал на высокое кресло из темной кожи. Туда бы подушечку, самую малюсенькую. Малинового или салатового цвета. Хоть какая-то отдушина была бы.

Я села и поежилась. Вот я снова мерзну рядом с ним, хотя льдин не наблюдается, а за окном, обрамленным тяжелыми бордовыми портьерами, даже светит солнце. Но на сорок втором этаже, рядом с замкнутым (и чокнутым?) гением казалось, что мы выше солнца, чьи лучи сюда никак не добивают.

— Если я попрошу вас, описать вдохновение, что придет вам на ум, мисс Стоун? — спросил Маккамон.

— Радуга.

— Почему именно она?

— Сначала ты творишь через силу, превозмогая шторм, дождь, другие катаклизмы, а после входишь во вкус, тучи рассеиваются, и в ярком небе вспыхивает яркая цветная радуга. Этот миг для меня и есть вдохновение.

Маккамон внимательно смотрел на меня поверх сложенных домиком пальцев, пока я говорила.

— А для вас?

— Для меня вдохновение это колодец.

Сырая темная дыра в земле. Кто бы сомневался.

— Избитый пример, — сказала я вслух.

— Возможно, но колодец можно наполнить, а радугу вызвать вам не под силу. Только довериться милости небес.

— Логично. И как вы пополняете вдохновением в своем колодце?

— Женскими оргазмами.

Аж в подушечках пальцев закололо. Вот он, эксклюзивный материал, ради которого я сюда пришла. Чутье не подвело Элеонору.

Но сейчас меня, как крайне заинтересованную сторону, волновало и кое-что еще…

— Женскими, — повторила я многозначительно.

— Только женскими, — подчеркнул Маккамон.

— То есть вы с женщинами не спите, можно я все-таки спрошу об этом прямо?

— Можно. И мой ответ — нет.

— Ни с одной?

— Это не имеет отношение к делу. Я спал с женщинами, разумеется, но вдохновляет меня только женский оргазм. Мои оргазмы вас волновать не должны. И предвосхищая ваши вопросы, нет, я не сплю с мужчинами.

— Кхм, — прокашлялась я, — ладно. Вот для чего вам необходимо первое правило — «не сдерживать эмоции во время секса»?

Он едва заметно улыбнулся.

— Думал, придется повторить все заново. Рад, что вы меня слышали.

Несмотря на то, что извивалась от его пальцев, как мартовская кошка. Спасибо, мистер Маккамон, что упомянули об этом.

— А вы вызываете у женщин только приятные эмоции или негативные тоже, мистер Маккамон?

— Мы можем обговорить это, поскольку я не знаю вас, а вы не знаете меня, и мы не знаем, какие эмоции может пробудить в вас наше взаимодействие.