– Сомчай говорит, тут есть тележка, где делают хороший сом там[43]. Из здоровой папайи. – Он зовет Канью за собой.

– Я не голодная.

– И поэтому всегда мрачная.

– Джайди… – начинает девушка, но передумывает.

Он замечает на ее лице беспокойство.

– В чем дело? Давай уж, договаривай.

– Неспокойно мне из-за якорных площадок.

– Брось.

Впереди вдоль стены тесным рядком выстроились столы и тележки с едой. На выскобленных до чистоты столешницах аккуратно стоят плошки с нам пла прик[44].

– Видишь – Сомчай не соврал. – Джайди, отыскав нужную тележку, сначала внимательно рассматривает фрукты и специи, а потом заказывает на себя и на Канью, которая ждет рядом, мрачная, как туча.

– Потерять двести тысяч бат – это слишком даже для Аккарата, – замечает она, пока Джайди просит положить в сом там побольше чили.

Тот, глядя, как повариха перемешивает стружку зеленой папайи со специями, кивает:

– Конечно. Я понятия не имел, какие там деньги крутятся.

На такую сумму можно устроить целую лабораторию генного взлома или послать с инспекцией на фермы Тонбури, где выращивают тиляпию[45], пять сотен белых кителей… Джайди отбрасывает эти мысли. Двести тысяч всего за одну облаву. Поразительно.

Временами он думает, будто понимает, как устроен мир – по крайней мере до тех пор, пока не приподнимет крышку над новой для себя частью божественного города и не обнаружит кучу разбегающихся тараканов там, где совершенно не ожидал их увидеть. Сюрприз так сюрприз.

Джайди подходит к следующей тележке. На подносах лежат ростки редстаровского бамбука, свинина, густо пересыпанная перчиками чили, и прожаренные до хруста змееголовы в кляре – их только сегодня выловили в Чао-Прайе. Он заказывает еще еды (на двоих), сато, приседает за свободный столик и смотрит, как им подают блюда.

Рабочий день окончен, Джайди раскачивается на бамбуковой табуретке, чувствует в животе тепло от рисового пива и не может без улыбки глядеть на суровое выражение лица своей подчиненной.

Канья, как всегда, мрачна; даже хорошая еда не влияет на ее настроение.

– Кун Пиромпакди жаловался на вас в главном управлении. Сказал, дойдет до генерала Прачи – забудете, как улыбаться.

– Напугал. – Джайди отправляет в рот несколько перчиков.

– Якорные площадки – вроде как его территория. Он их крышует и собирает там взятки.

– Сначала ты боишься Торговли, теперь Пиромпакди. Да этот старик от вида собственной тени вздрагивает. Прежде чем есть, жену заставляет пробовать пищу – думает, как бы его не заразили пузырчатой ржой. Взбодрись. Улыбайся больше, смейся хоть иногда. Вот, выпей. – Он подливает лейтенанту еще сато. – Когда-то наш край называли страной улыбок. – Джайди изображает, как это было. – А ты сидишь тут с таким кислым видом, будто целый день лимоны ела.

– Видимо, сейчас меньше поводов для радости, чем тогда.

– Может, и так. – Он ставит стакан на занозистую столешницу и смотрит на него задумчиво. – Наверное, все мы натворили ужасных дел в прошлой жизни, раз теперь все так. Других объяснений не нахожу.

– Мне иногда является дух бабушки – бродит вокруг чеди рядом с нашим домом, – вздохнув, начинает Канья. – И говорит, что не станет перерождаться, пока мы тут порядок не наведем.

– Еще один пхи из эпохи Свертывания? Как она тебя нашла – разве вы обе родом не из Исаана[46]?

– Да вот нашла. И очень мной недовольна.

– Тут я ее понимаю.

Джайди тоже встречал призраков – то на улице, то на деревьях. Пхи теперь повсюду – столько, что не сосчитать. Он видел, как они бродят по кладбищам, льнут к изъеденным стволам бо и глядят на него сердито.