G? Да он жил на заводе. Не уходил даже на ночь. Квартира-то у него была, но он там не жил. А чего ему там жить. Одинокий человек. Нелюдимый. Нелепый немножко. Ну, так сказать, и времена-то были, сами понимаете, – он ещё при Сталине завод возглавил. План не сделал – расстрел. Тут поневоле… Нет-нет, с какой крыши, это он имел в виду, что это у самого G, так сказать… Да конечно, лечился, это вот я точно помню такую деталь. Да нормальный в целом, но временами находило, что-то травматическое, после ранения в войну, он там пережил какой-то ужас, никогда не рассказывал. Что-то такое… Ну вот он когда был в состоянии, как говорится, опьянения, он говорил, но я точно не знаю, поэтому не буду врать… Да и не стоит, если человек сам потом не помнил, что он рассказывал. У G был ещё такой зам, или, вернее, это был не зам, а он сам, но совершенно другой человек. Это трудно понять со стороны. Но я-то что, я только косвенно… А знаете, кто действительно хорошо знал G… Этого человека только не называйте, он к заводу уже давно не имеет никакого отношения. Так что вы его не называйте, даже буквой…

G был безукоризненно честен. Вот что я точно могу сказать. И смелым абсолютно. До безрассудства. Он на войне был много раз ранен. Его так там изрешетило… А потом такая история… Диктофон выключите […]

А после войны G что делал? Да он ничего не делал. Он не мог ничего делать. Ну и замгорисполкома, который с ним до войны работал, его нашёл в каком-то уж совсем состоянии. И сделал его директором завода. В надежде, что он воспрянет, как-то оживёт. Но уже было поздно. Ну, в каком смысле поздно? Для завода не поздно. G нормальным был директором. У нас тогда смежники были не очень. Знаете как, вот, говорят, N – великий директор, гений, всё такое, а G, мол, ничего не смог, не захотел. Да всё не так. Несправедливо это. Просто время ещё не подошло для «Свободы». Когда был G, ещё тогда всё на авиацию ставили. Думали американцев на воздухе догнать. А когда поняли, что на воздухе уже никогда не догоним, тогда пустили все ресурсы на подводные лодки. И вот тогда N пришёл, и всё у нас уже завертелось. История! А G, он попал в эдакий пересменок. Между эпохами. А как человек он был не меньше, чем N. Я обоих хорошо знал, вы уж мне поверьте. Только N, он был, несмотря ни на что, коммунист. Светлый и простой человек. Сила. А G был человек раздвоенный. Совершенно натурально. Нет, не буду ничего объяснять; нет, не лечился, потому что знал, что если всё вспомнит, то больше жить не сможет. Ну, и вспомнил однажды. И сами понимаете. Завод он, кстати, отремонтировал. Там между корпусами всё было щебнем завалено. Цеха подштопали, станки завезли. Четвёртый-то ещё при нём, в 1957 году, построили.

Насчёт пил? Басни. Насчёт пил я вам так скажу: что G был абсолютный трезвенник. Абсолютный. И кто говорит, что он пил, тому вы не верьте. G ничего и никогда не пил спиртного. Никогда не был пьяным.

Новоиспечённый директор N, большой человек, прошло два месяца, а уж всех на заводе знает, – тринадцатого декабря входит в цех и говорит: я понимаю, что к Новому году четыре комплекта бомбового прицела «Лилия» для самолётов ЯК-28Л сделать невозможно, и всё же: какие ваши условия, при каких сделать сможете?

На «Свободе» новые времена. Выпускников ПТУ нанимают сотнями. Станки закупают в Японии. Строят общежития. Всё мобилизовано. Третья мировая война вероятна.

Выходит один бригадир и говорит: во-первых, чтобы зарплата – 299 рублей. (Триста нельзя.) Принимается, говорит N.