Она помолчала и решительно добавила:

– Знаешь что, поехали!

– Куда? – растерянно спросил он.

– К нам на дачу. Там сейчас никого нет.

Они встретились глазами, и Петр понял, что она не шутит. И еще понял, что устоять он не сможет.

…Обратно в город они вернулись к ночи. Петр, провожавший Машу до дома, еле успел на последний трамвай. Мать, которой он позвонил со станции и соврал, что идет на день рождения к приятелю и вернется поздно, уже спала.

На следующий день, вернувшись с работы, он узнал от матери, что к ним приезжала Нина Владимировна Лаврова «для родительских переговоров». Петр покраснел до ушей, а мать, сидевшая у кухонного стола, вдруг закрыла лицо руками и заплакала. Петр растерянно совал ей в руки стакан с водой и лихорадочно думал, что могла сказать матери Лаврова.

Мать наконец перестала плакать, крепко вытерла глаза кухонным полотенцем и сказала:

– Ладно, что теперь делать… Семья богатая, известная, помогут тебе в жизни… Я-то неизвестно сколько протяну…

Дальше все закрутилось почти без участия Петра. Ему пришлось только сходить с Машкой в ЗАГС и в ателье, где с него сняли мерки и за два дня сшили классный костюм. Он все допытывался у Маши, как ей удалось уломать мать? Та отшучивалась:

– Сказала, что брошусь в Шушайку с Каменного моста и утоплюсь!

Каменный мост – красивое старинное сооружение – возвышался над обмелевшей речкой Шушайкой метра на три. Бросившись с него, можно было только искупаться в грязи. Нина Владимировна, между тем, была вежлива с Петром и даже улыбалась ему, но от нее шла такая волна неприязни, что он старался держаться от нее подальше.

После свадьбы, до отправки Петра в часть, они с Машей жили на даче Лавровых. Природа как будто радовалась за них и дарила им прекрасные осенние золотые дни с запахом сохнущей листвы и дыма костров. Мелкие пичуги огромными щебечущими стаями налетали на участок, обклевывали ранетки и рябину, отъедались то ли перед отлетом в дальние края, то ли перед зимовкой. Тепло и золото этих медовых дней надолго осталось с Петром – и в плацкартном вагоне, в котором его везли к месту службы, и в казарме, и на маршах.

Через два месяца Маша написала ему, что ждет ребенка. Петр совсем не обрадовался. Он мечтал вернуться к Маше, только к ней одной, он не насытился ею, он хотел повторения тех золотых дней, а тут ребенок, пеленки-присыпки, ну ё-моё! Но потом он привык к этому обстоятельству и даже стал с любопытством приглядываться к детям, когда его отпускали в увольнение в город.

Когда родился Вовка, Петра не отпустили в отпуск посмотреть на ребенка. Он не был особо примерным солдатом, и командиры к нему не благоволили.

Маша написала ему, что назвала сына Владимиром в честь своего деда. И еще написала, что Нина Владимировна настаивает, чтобы она дала сыну свою фамилию – Лаврова. Знаменитая фамилия должна была облегчить ребенку жизнь в будущем.

Петр возмутился. Как это его сын будет носить чужую фамилию! Ну теща! Мало ей того, что сама она, выходя замуж, оставила себе знаменитую отцовскую фамилию и дала ее обеим своим дочерям, так она и до внуков добралась! Ее первый внук, Женя, которого родила старшая сестра Маши Инна, уже стал Лавровым. Теперь на очереди и его сын. Ну нет!

Против имени он не возражал. Нормальное имя, тем более что Владимиром звали и его собственного отца. Но фамилия! И он ответил Маше, что если она запишет ребенка Лавровым, он подаст на тещу в суд, когда вернется. В следующем письме Маша написала: «Вова Ильин шлет папе привет», и он успокоился.

Когда Петр вернулся из армии, Вовка уже вполне походил на человека, умел ходить и начинал разговаривать. Петр хорошо помнил свою первую встречу с сыном.