Много передумал Мирон за остаток ночи. И решил, что жене ничего не скажет, а утром к бабке Агафье сходит да поделится тайной.

Едва забрезжил рассвет, Мирон вышел из комнаты.

Пелагею он застал сидящей на кровати, бледную, с синяками под глазами.

– Пелагеюшка, хорошо ли себя чувствуешь? – спросил он жену.

– Ночь спала плохо, будто и не отдохнула совсем, – ответила девушка.

В поле в этот день Мирон не пошёл, по дому жене помогал. Скотину накормил, воды натаскал. Пелагея по дому еле ноги волочила, тенью ходила, шаталась.

– Палаша, – начал Мирон, глядя на жену, – нехорошо тебе совсем, я вижу. Давай я бабку Агафью позову. Посмотрит, травки какие даст.

– Что ты! – вскрикнула Пелагея. – Она Ванятку увидит, нельзя его показывать никому!

– А когда же можно будет, Пелагея? – спросил Мирон. – Ведь он расти будет, чай не иголка, в кармане не пронесёшь. Всё одно рано или поздно люди увидят.

– Не рви мне душу, Мирон, – ответила Пелагея, – пусть всё своим чередом идёт.

– Хорошо, – продолжил муж, – про ребёнка никому говорить не буду, но к Агафье за травами тебе всё одно схожу. Боюсь за тебя.

С таким условием Пелагея дала мужу добро сходить к знахарке.

Ближе к обеду Мирон стоял в избе Агафьи. Был у него свой умысел: понял, что дело тут нечисто, что не их ребёнок назад воротился.

Перед Агафьей и вывалил всё. Все свои мысли, страхи, да и про ночь прошедшую рассказал.

– Батюшки святы, – всплеснула руками знахарка, – знать, исполнила Пелагея задумку свою.

Сходила-таки в Гиблый лес на болото.

– Так то разве не сказки стариковские? – спросил опешивший Мирон.

– Сказки, милый мой, тоже не на пустом месте слагаются, – ответила знахарка со вздохом. – Что ж делать-то теперь?

– Ума не приложу, – произнёс мужчина. – Палаша как тень ходит.

– Знамо дело, – пояснила Агафья, – нежить из ей силы тянет, а то и похуже чего.

– А чего похуже? – спросил Мирон.

– А похуже, Мироша, это когда упырь до кровушки добраться захочет. А Палашка твоя и не заметит этого, без чувств ночью спать будет.

Глаза Мирона расширились от услышанного.

– Это как же так, бабка Агафья? Что ж делать теперь?

– Эх, дура девка, не послушалась, – запричитала знахарка. – Думать надо теперь, как от упыря избавиться. А пока на вот, – знахарка ушла в другую комнату и через минуту вернулась, держа в руке мешочек. – Заваривай ей, да почаще пить давай. Чем больше она сейчас спать будет, тем для неё же и лучше.

Придя домой, Мирон застал жену сидящей у стола. Ребёнок сидел рядом, на полу.

– Пелагея, – начал мужчина, – Агафья травок тебе дала, чтоб силы восстановить. Сказала пить почаще.

– Сдержал ли слово? – спросила Пелагея мужа.

– Будь спокойна, – ответил Мирон.

Пелагея вышла в кухню, заварила в кружке травы. По кухне тут же разошёлся ароматный, пряный запах.

Ещё не успела девушка и всю кружку испить, как тело налилось приятной тяжестью, потянуло в сон.

Заметив, что жена осоловела, Мирон сказал:

– Ты приляг, Пелагеюшка, отдохни часок-другой, а я за ребёночком догляжу.

Встала девушка и пошла на постель.

Сел Мирон на её место и стал малыша разглядывать.

Внимательно смотрит: вроде малыш как малыш, от обычного ребёнка не отличить. Да вот глаза страшные: взгляд совсем не детский, по коже от него мороз продирает.

Проспала Пелагея почти до вечера. Травки Агафьины словно силушку вернули, проснулась отдохнувшая.

Всё это время Мирон рядом сидел. Любил он свою Пелагеюшку, и сейчас на душе такая тоска была, хоть вой. Понимал, что вдвойне жене тяжелее станет, когда глаза откроются да поймёт, что не её ребятёнок с того света воротился.