– Нам давно пора бы позавтракать!

– Я никогда не завтракаю, – моментально заявила она.

– Ну а я завтракаю!

Навстречу нам попалась какая-то женщина, выгуливавшая собаку. Она как-то очень странно на нас посмотрела. И ее собака, пожалуй, тоже. Попрыгунья, естественно, смутилась, и я догадался, что в Молбри, по всей видимости, весьма неодобрительно относятся к людям, которые сами с собой разговаривают вслух.

«Тебе что, обязательно так делать?» – спросила Попрыгунья, возвращаясь к мысленной, менее публичной форме коммуникации.

– Делать что?

«Да болтать во весь голос, черт побери!»

Я пожал плечами – ее плечами, разумеется, – и это оказалось очень приятно. И я еще разок ими пожал – исключительно удовольствия ради, – а потом пояснил:

– Видишь ли, в последние несколько веков я особой возможности разговаривать не имел, а потому теперь, что вполне естественно, получаю от болтовни истинное удовольствие. – И я послал ей мысленную картинку – это было одно из наименее травмирующих и, к счастью, довольно неясных изображений «зала ожидания» в Черной Крепости Нифльхейма. Это длилось всего мгновение, но я успел почувствовать, какой ее охватил ужас, какое неверие в то, что такое вообще возможно, а также и еще кое-какие чувства, которыми я впоследствии вполне мог воспользоваться. Я даже улыбнулся про себя и сказал:

– Послушай, Попрыгунья, ты ведь тоже можешь читать мои мысли, если захочешь. И, разумеется, если я сам этого захочу.

«Нет, я не захочу! Ни за что! Никогда!»

– Ну, это мы еще посмотрим, – возразил я.

И остальной путь мы прошли в молчании.

Дом Эвана представлял собой тускло окрашенную коробку, сделанную из какого-то неизвестного материала под названием бетон. Само здание, правда, было очень высоким, и входить туда пришлось через некий портал (лифт), действующий явно с помощью магии и еще каких-то сложных механизмов, но Попрыгунья ничего этого словно не замечала.

Должен сказать, меня вообще несколько удивляло ее отношение к магии как к чему-то обыденному. А ведь этот мир был буквально соткан из различных разнонаправленных энергий, таинственной магии и колдовских заклинаний! Однако все ее мысли – по крайней мере в данный момент – были по-прежнему заняты в основном одеждой, школой и различными изображениями животных. По-моему, во всем этом не было ни малейшего смысла. И во мне постепенно начинала крепнуть уверенность, что у нее и нет никаких особых прав на то тело, которое нам с ней с некоторых пор приходится делить; что мне без нее было бы гораздо лучше – ведь тогда это тело оказалось бы в полном моем распоряжении.

Я, наверное, мог бы попытаться и силой его отнять, если бы дело дошло, скажем, до поединков разума, – но пока что я все же нуждался в ней, своей «квартирной хозяйке», хоть временами она, если честно, изрядно меня раздражала. И, вероятно, буду нуждаться в ней до тех пор, пока не научусь обходиться в этом мире без ее помощи. Историю моих многочисленных попыток приспособиться к жизни различных обществ и социальных групп в лучшем случае можно было бы назвать пестрой и далеко не всегда удачной; а уж если бы другие обитатели этого мира узнали о моем незаконном пребывании внутри Попрыгуньи, то мы с ней, вполне возможно, вскоре оказались бы в таком месте, которое, согласно внутреннему лексикону моей хозяйки, именовалось «психушкой», и я, проведя небольшое расследование, убедился, что жизнь там весьма далека от пасторальной.

Я осторожно прикинул, каковы могут быть мои планы на следующий день. Попрыгунья уже в определенной степени научилась читать мои мысли, а мне вовсе не хотелось вызывать в ней излишние подозрения. А потому я старался вести себя тихо и скромно, хотя вопросы так и роились в моем мозгу, и в первую очередь вопрос о том, что представляет собой тот тип, к которому мы сейчас направлялись за консультацией. Попрыгунья, правда, представила мне его мысленный образ, и я пришел к выводу, что характеры у нас с Эваном, пожалуй, весьма схожи. Хоть она и считала его своим закадычным другом, а ее уважение к нему было поистине безграничным, он, похоже, был, как и я, склонен к грубоватым шуткам и розыгрышам. В общем, я прямо-таки нутром чуял, что мы с ним вполне можем оказаться родственными душами. Из-за этих-то моих мыслей мне и пришлось испытать настоящий шок, когда мы наконец вошли в