Речку Эмбу форсировали частью на плотах, частью вброд, затратив на переправу отряда и грузов два дня. Но вот скрылась из глаз и Эмба. Дальше начиналось самое тяжелое – обширная пустынная Тургайская степь, раскинувшаяся более чем на 500 верст между восточным побережьем Каспийского моря и Хивой.

Небывалый в истории российской армии поход начался!

Шли быстрым маршем и через два дня достигли урочища Богачат, к которому выходила Большая Хивинская караванная дорога. Отсюда пошли от колодца к колодцу: на Дучкан, потом Мансулмас и, наконец, на Чилдан.

На переходе через безлюдные степи отряд питался вяленым мясом и казенными сухарями. На дневках варили кашу. Изредка удавалось поохотиться на сайгаков, ловили и тушканчиков. Впрочем, даже десятком набитых антилоп разве насытишь тысячи голодных желудков! В походе, согласно петровскому уставу, ежедневно солдатом потреблялось 800 граммов ржаного хлеба, столько же говядины или баранины, две чарки (утром и вечером) вина или водки да гарнец пива, а также крупа и соль. Но это в уставе, а где все это взять посреди выжженной степи?

К моменту начала похода буйная растительность давно выгорела и степь окрасилась в унылые бурые тона. Выжженная степь была безжизненна. Только иногда вдалеке мелькнет лисица, да шумно махнет крыльями зазевавшаяся дрофа…

В степных колодцах воды на большое количество людей и животных не хватало, и, придя на новое место, солдаты в первую очередь рыли сотню и более колодцев в рост человека.

Под палящим солнцем, страдая от жажды и болезней, отряд упорно продвигался вперед. Вскоре люди стали падать, потом умирать от солнечных ударов. Особо тяжело переносили жару саксонцы, кляня на чем свет стоит и короля Карла с царем Петром, своего майора Франкенберга и, конечно же, диковатого кабардинского князя.

Саксонцы были воинами опытными. Большинство из них успело повоевать и за поляков, и за шведов. Безусловно, это была отборная кавалерия. Но в данном походе от них, как от кавалерии, толку было немного, куда лучше драгун справлялись в дозорах и при преследовании разных шаек казаки. Поэтому Бекович числил драгунский эскадрон как пехоту, которая, в отличие от обычной, не тащилась по пескам на своих двоих, а ехала верхом. Отдельно следовала походная аптека в несколько повозок, на которых восседали лекарские ученики вместе с двумя докторами. Пока у них работы было немного: рвали болезным зубы, ставили страждущим дымовые клизмы да приводили в чувство получивших солнечные удары.

У колодца Чилдан, на половине пути, сбежал присланный ханом Аюкой караван-баши Манглай-Кашка с десятью другими калмыками. Но поспешил он не обратно к своему хану, а в Хиву с важным известием о приближении русских. Несколько калмыков помчались обратно к Аюке-хану с рассказом о положении в войске Бековича. Впоследствии Аюка оправдывался, что Манглай-Кашка поехал в Хиву самовольно, а о трудностях, переносимых Бековичем в степи, рассказанных ему калмыками-дезертирами, он сразу же известил российские власти. На самом деле предательство Манглая-Кашки было изощренной местью Аюки-хана лично Бековичу, отказавшемуся поддержать его в позапрошлом году в противостоянии с кубанским ханом.

Впрочем, получив изветие о трудностях Бековича, Аюка-хан сразу же известил об этом казанского губернатора. Вообще Аюка старался угодить всем. Он предупреждал русских о реальной опасности со стороны Хивы, одновременно предупреждая Хиву об опасности со стороны русских. Таким образом, Аюка обезопасил себе в весьма непростой для него ситуации. Что и говорить, Восток – дело действительно тонкое! Сегодня действия Аюки дипломатично назвали бы многовекторной политикой…