Змей молчал. Он вдруг почувствовал, что понимает ее. Ему тоже было знакомо это чувство: когда ты один во всем мире, и тебе совершенно некуда, не к кому пойти, и остается только бежать сломя голову, лишь бы не стоять и не думать.
– Почему ты спряталась здесь?
– Не знаю. Я была здесь однажды, еще осенью. Подружки показали мне это место. Мы тогда делали селфи для инсты, садились на край и болтали ногами.
Подумав, она добавила:
– Тогда не было страшно. Немножко жутко, но и весело, и мы были вместе, и подбадривали друг друга…
– А сейчас?
– А сейчас я испугалась. На самом деле я боюсь высоты.
Он промолчал. То, что нас больше всего пугает, сильнее всего и притягивает.
…Небо было розовым и чистым. Огненный шар опускался за дома в океан, окрашивая город светом и тенью. Змей любил это мгновение совершенной равнодушной красоты – тут, на высоте, оно всегда принадлежало только ему.
Но сегодня закат, разделенный на двоих, показался ему другим. Особенно щемящим и безграничным. Девушка не мешала, вела себя правильно, интуитивно понимая, что нельзя нарушать безмолвие. По ее голым рукам бегали мурашки от ветра и вечера, и она ежилась, обхватывая локти белыми пальцами Он снял куртку, накинул ей на плечи, и они долго сидели рядом, впитывая в себя вечность.
Солнце ушло, и небо усыпали яркие зрачки любопытных звезд.
Он поднялся и протянул ей руку.
– Пойдем. Отведу тебя к маме. Заучка…
Заучка
Тем вечером я вошла в дом немного другой.
Привычная гостиная почему-то казалась меньше, как будто уже не могла вместить в себя весь мой мир.
Голоса родителей, кинувшихся меня обнимать, звучали немного отдаленно, словно из-под воды. И лишь тогда – в безопасности светлой тёплой комнаты – весь кошмар прошедшего дня обрушился на меня тяжестью не случившегося несчастья, холодным дуновением отложенной смерти. Я зарыдала, в очередной раз зарыдала, уткнувшись в мамину грудь и отгородившись от беды папиными руками. Наконец-то слезы приносили облегчение; было сладко и больно понимать, что все хорошо, все закончилось, меня никто не будет ругать…
«Винс придурок, давно надо было сказать, систер, я бы сам ему эти зубы выбил…»
«Мы так волновались, ты не брала трубку мы весь город объехали, обзвонили всех друзей…»
«Никогда больше так не делай, мы любим тебя всегда, мы чуть с ума не сошли от страха, у тебя температура, немедленно в постель…»
Меня напоили молоком и укутали, как маленькую. Ослабевшая от слез, я позволяла себя жалеть. Их забота грела не хуже теплого одеяла. Меня ужасно клонило в сон, и голоса слышались всё приглушеннее.
Перед глазами быстрой перемоткой мелькали кадры: липкие руки Винса и его скользкий язык, белое с красным на ладони, паника, бег, свист, крыша, бездонная воздушная воронка, тяжелые руки на моей талии.
Змей.
Змей.
Змей.
Мысли зацепились за его ехидную, странно успокаивающую ухмылку, замедлились и остановились.
«Спи уже, заучка», – со смесью мягкости и насмешки произнес воображаемый, но оттого не менее осязаемый голос.
Напряжение наконец отпустило мою голову, и я заснула.
Змей
Освещенные стекла ничего не скрывают в темноте.
Он довел ее до крыльца, а потом долго наблюдал за силуэтами в окне, скрываясь в тени дерева. Через дорогу как будто показывали очередной эпизод одного из этих тошнотворных сериалов про дружные идеальные семейки, в которых все любят и уважают друг друга. Змей жадно смотрел, презирая себя за слабость, но все равно был не в силах уйти сразу
Уютная комната, заваленная вещами, создающими беспорядок, но подсказывающими, что это место любимо и является сердцем дома. Вот и сейчас все собрались там – наверняка до смерти переволновавшись за свою хорошую девочку. Видно было, что беглянку ждали и искренне беспокоились. Лишь только она вошла, как ее сразу окружили отец, мать, брат и в довершение картины – словно чтобы добить Змея – вокруг радостно прыгали, виляя хвостами, две собаки.