– Добрейшего денечка, – прокряхтел кто-то рядом.

Я нехотя повернула голову, посмотреть, кто это осмелился вклиниться в мои мечты, у которых только-только стали пробиваться новые крылышки. Какой-то старичок. Невысокого роста, щупленький, в забавном клетчатом пиджаке поверх белой водолазки и почему-то в джинсах. Из-под приплюснутого берета выбиваются старомодные бакенбарды, нос картошкой, а в васильковых глазах пляшут веселые искорки. И самая выдающаяся деталь – трость с полированным набалдашником в виде головы то ли волка, то ли медведя.

– Здравствуйте, – отозвалась я, подозрительно поглядывая на незнакомца.

– Не возражаете, если присяду рядом? – тот улыбнулся прищурившись.

– Конечно, присаживайтесь, – я попыталась за вежливостью скрыть зарождающееся недовольство: и почему он выбрал именно мою скамейку?..

– Погодка сегодня отличная, – протянул старичок усевшись. – Смотрите, какое небо голубое… И листья еще такие яркие, не запыленные… Москва весной особенно прекрасна…

– Да, действительно…– пробормотала я в ответ, параллельно обдумывая план побега.

– Ох, простите, забыл представиться! – вдруг спохватился собеседник. – Карл Генрихович…

– Очень приятно. Катя, – выдавила я улыбку.

– А что ж вы, Катенька, в такой чудный весенний день грустите? – не унимался старик. – Или не с кем его провести?

Последний вопрос заставил меня дернуться и отвести глаза, проговорив в сторону:

– Просто иногда хочется побыть одной…

Старичок на это протяжно вздохнул, а потом выдал нечто странное:

– Бедная, бедная девочка… И такая глупая… Выдумала себе любовь, поверила в нее, а потом сама в ней и запуталась…

У меня что-то неприятно защекотало в груди, и я осторожно уточнила:

– Вы сейчас о ком?

– О тебе, Катюша, о ком же еще? – снова вздохнул Карл Генрихович.

– Извините, но тогда я не понимаю, что вы имеете в виду, – мой голос стал жестче, зато сердце принялось биться как сумасшедшее.

– Все ты понимаешь, – вновь улыбнулся старик. – Только не хочешь этого признавать… Даже себе не хочешь признаться, что ошиблась… Что это и не любовь вовсе… А обыкновенное чувство собственничества…

– Да как вы можете так говорить! – взвилась я. – Вы же ничего не знаете обо мне! Не знаете о том, как сильна моя любовь!

– Это ты еще ничего не знаешь о любви… – покачал головой Карл Генрихович. – Любовь – это не доказывать кому-то, что ты лучший, и тем более не делать чего-то назло… Вопреки… Не калечить свою и чужую жизнь в угоду неких эгоистичных порывов… А не задумывалась ли ты, что этот парень, который как раз сейчас женится, – Старик махнул тростью в сторону ЗАГСа, – возможно, и не твоя судьба?

Теперь я просто не могла найти нужных слов для достойного ответа, а просто хватала ртом воздух, которого вдруг стало катастрофически не хватать. И лишь одна мысль металась в голове: «Откуда? Откуда этот старикашка столько знает обо мне? Кто ему рассказал про меня и Сашу?»

А тот продолжал поучать меня:

– А что, если тебе по судьбе предназначен другой человек, но из-за своей выдуманной любви ты не сможешь его разглядеть?

– Я не верю в судьбу, – мне наконец удалось немного выправить дыхание. – Это, во-первых. А во-вторых, признавайтесь, Карл Генрихович, кто вас ко мне подослал? Мои родители? Или Маша? Вы ведь психолог, да? Хотите вправить мне мозги? Тогда зря стараетесь… Я все равно…

– Катя, Катя, – покачал головой старик, глядя на меня как на неразумное дитя. – Никто меня к тебе не подсылал… Я просто увидел грустную девушку и захотел ей помочь стать счастливой…

– Я не верю вам. – Я закинула сумку на плечо, намереваясь уйти и тем самым прекратить это безумный разговор с «подсадной уткой». А то, что он подослан, я уже не сомневалась.