Ей совсем не нужно было слушать пересказ учебников, которые девушка и сама в состоянии прочесть. В общем-то именно поэтому у нее часто возникали конфликты с преподавателями, на чьи пары она в результате и вовсе решила наплевать.

Декан был хорошим знакомым ее отца и как бы Руслан не негодовал, все равно после очередных нотаций и получасовой лекции на тему ее неподобающего поведения, набирал номер на быстром наборе. А потому все тем же преподавателям приходилось, скрипя зубами принимать у нее зачеты и экзамены, к которым, нужно отдать девушке должное, Мила всегда была готова.

Просто из принципа и, чего уж там, даже немного честолюбия, потому что так приятно смотреть, как отваливается челюсть очередного напыщенного индюка, привыкшего считать ее тупоголовой дочуркой влиятельного папочки. Они все реагировали одинаково: сначала отваливалась челюсть, потом куда-то пропадала членораздельная речь, и сбивалась вся спесь, а вишенкой на торте было покрасневшее от ярости лицо оставшегося в дураках индюка, что не смог отыграться.

— Официально ты болеешь, а неофициально всем плевать, что тебя не будет несколько недель, — добавил Саша, с самодовольством глядя на свою молодую жену.

—Несколько недель? — опешила Мила. — Да ты с ума сошел! Что я буду делать в этой глуши несколько недель? Тут же ничего нет, жопа мира, блин!

— Здесь есть все необходимое, родная…

— Не называй меня так, я тебе не родная, не дорогая, и вообще мы чужие люди.

— Чужие говоришь? — усмехнулся Ракитин и двинулся на девушку. — Разве с чужими стонут так, как стонала вчера ты, и это только пальцы, Бэмби.

У девушки в горле в буквальном смысле ком встал и дыхание сбилось. Бэмби.

— Да пошел ты, то, что было вчера, — чистая случайность, сказались шок и усталость. А насчет пальцев, я бы на твоем месте не была настолько самоуверенной, в твоем возрасте говорят наступает закат империи…

— Мне тридцать пять, — рявкнул Ракитин, чертовке все же удалось его задеть. И Мила даже не стала скрывать победную улыбку, она знала, как важно мужчинам, особенно таим как Саша, их мужское достоинство. У Ракитина с этим все было в порядке, чему красноречиво свидетельствовал топорщащейся бугор, приветливо направленный в ее сторону, но Милка все равно не упустила своего шанса поддеть этого идеального во всем, кроме дурного характера и толстолобости, мужчину.

— Где тридцать пять, там и сорок…а там глядишь и…

— И…— Миле показалось, что Саша почти зарычал, как животное.

— Отойди от меня, — взвизгнула девушка и выставила перед собой ладони, когда этот наглец практически прижал ее к стене. Снова! — Не смей меня трогать и вообще, я голодная, ясно тебе! — не придумав ничего лучше, произнесла девушку. К ее удивлению, мужчина остановился, нахмурился, но следующие его слова стали для нее еще большей неожиданностью, чем все, что было сказано прежде.

— Голодная? Так приготовь себе поесть и мне заодно, — он еще и подмигнул, сволочь такая!

Мила почти задохнулась от возмущения.

— Да ты… ты… Я в кухарки тебе не нанималась!

— Я тоже не помню, чтобы нанимался поваром, — парировал мужчина.

— И из чего прикажешь готовить? По коробу поскрести, по сусекам помести и колобка тебе испечь?

— Колобка не надо, а с яичницей ты вполне можешь справиться.

Мила, конечно, могла, она вообще много чего могла и умела, вопреки всеобщему о ней мнению, но не хотела. Из принципа не хотела.

— А яйца я тебе где взять должна, или ты своими пожертвуешь?

— Нет, Бэмби, они нам еще понадобятся, а для яичницы я тебе куриные организую. Или городская девочка боится испортить маникюр?