- Даш, надо есть. Иначе ты…

Снова теряется под моим взглядом, отставляет тарелку в сторону. Вздыхает.

- Даш, так нельзя.

- А может, я хочу умереть, - говорю, глядя в стену перед собой. Красивое лицо Мирона кривится, кажется, он сейчас заплачет. Но он только дергает щекой.

- Даш…

- Я хочу побыть одна.

Он еще немного мнется и уходит из комнаты, оставив еду на тумбочке.

Прошел месяц. Месяц с того момента, как Луки больше нет. И меня нет вместе с ним. Я виновата в том, что он умер. И в том, что не умерла я. Я должна была быть рядом с ним тогда, а я испугалась. Испугалась смерти, и теперь должна жить одна.

Я пытаюсь вспомнить его лицо, то, когда он был жив, когда улыбался мне, громко смеялся, то, когда любил меня… Но перед глазами только бледное осунувшееся лицо умершего. Кровоподтеки и синяки замазали, и оно просто маска. Которую хочется сорвать, чтобы убедиться – там нет Луки. Но его там действительно нет. Потому что это только тело. Потому что Лука умер. А я нет.

Толпа расходилась нестройно, перешептываясь. В конце концов, у могилы остались только отец с мачехой и чуть в стороне Клим. Его розы лежали возле фотографии, и выглядело это почему-то зловеще. Валентина отошла в сторону, вздыхая.

- Пойдем, Матвей.

- Ты иди, я еще посижу.

Женщина, потоптавшись, не спеша пошла с тропинки к дороге. Клим минут через десять тоже удалился. Отец так и сидел, глядя на фотографию дочери, стирая слезы. Я аккуратно приблизилась, он поднял на меня глаза, спешно встал.

- Мне жаль, - сказала искренне, мужчина кивнул, снова переводя взгляд на фотографию.

- Она была хорошая девочка, - проговорил он. – Взбалмошная, характерная, но не злая… Злой никогда не была. И красивая, на мать свою похожа в молодости. Вы ее подруга?

- Мы неплохо общались, - соврала я. – Не могу поверить, если честно. Она ведь отлично плавала.

- Да, занималась с детства… Мать ее мечтала об этом, и я старался, деньги доставал, чтобы Кристина могла… - он снова заплакал, не сумев сдержаться. – Это несправедливо. За что, за что ее так?

Я могла бы сказать, что возможно, есть за что. А возможно, и нет. Что жизнь вообще штука такая… непонятная. И остается только надеяться на то, что за всем есть какой-то высший смысл, который нам, простым людям, непонятен и никогда не будет понятен. Потому что если не надеяться, то можно сойти с ума.

- Вы были близки? – спросила я, когда мужчина успокоился.

- Нет, не очень. Мне было трудно наладить с ней контакт. Поначалу помогала сестра, потом я женился на Вале… Много работал, почти и не видел их толком. А сейчас думаю: зачем это все было? Разве кому-то лучше стало? Она ничего мне не рассказывала. Но любила, даже такого непутевого. Всегда обнимала, целовала, когда я со смены возвращался. Ужинала со мной, болтала обо всем подряд. Улыбалась. У нее всегда было хорошее настроение. Никого не хотела огорчать.

- Вы знаете что-нибудь о ее увлечениях?

Мужчина устало покачал головой.

- Знаю о слухах, которые о ней ходили. Что она легкого поведения, что каждый, кто хотел, мог… - он сжал зубы. – Мне на эти слухи плевать. Мне достаточно было того, что моя дочь хороший человек. Она бы никогда никому не сделала зла. Может, немного легкомысленная, но точно не жестокая.

- Вас полиция опрашивала?

- Приходили. Да что бы я сказал? Меня не было дома.

- А последнее время вы ничего не замечали странного в ее поведении?

Матвей помолчал.

- Она задумчивая была, встревоженная. Ногти грызла, - на мой непонимающий взгляд мужчина пояснил. – Она, когда волновалась, всегда грызла ногти. А тут смотрю, два дня ходит и грызет. Я спросил, случилось чего? Она только головой закачала. Я дальше: ты влюбилась, что ли? А она покраснела вдруг, глаза спрятала.