Анализируя пределы осуществления управомоченным лицом права на защиту и обращаясь к самому понятию «право на защиту», В.П. Грибанов отметил, что «в цивилистической литературе точного ответа на этот вопрос не содержится. Более того, можно сказать, что в цивилистической науке вопрос о защите гражданских прав с точки зрения принадлежащего управомоченному лицу права на защиту вообще не исследовался. Не прижился в цивилистической науке и практике и сам термин «право на защиту»[167].

В научно-практическом комментарии ГК УССР, изданном в 1981 г., приведенный текст ст. 6 ГК УССР анализировался исключительно в процессуальном контексте. Основное внимание обращалось на порядок предъявления требований, особенности предъявления и рассмотрения претензий, урегулированных специальным законодательством, определение подведомственности гражданских споров[168].

Последняя, постсоветская кодификация гражданского законодательства, осуществленная после распада Советской империи, коренным образом изменила статус института защиты гражданских прав в системе современного гражданского права.

Если в ГК РФ вопросам защиты прав посвящены отдельные статьи в гл. 2 «Возникновение гражданских прав и обязанностей, осуществление и защита гражданских прав» (ст. 11–16), то в ГК Украины соответствующие проблемы были выделены в отдельную главу третью «Защита гражданских прав и интересов» (ст. 15–23). Отметим также, что открывает данную главу ст. 15 «Право на защиту гражданских прав и интересов», предусматривающая право каждого лица на защиту своего гражданского права в случае его нарушения, непризнания им оспаривания, а также право каждого лица на защиту своего интереса, не противоречащего общим началам гражданского законодательства.

Такая позиция законодателя, безусловно, нашла свое отражение и в новой учебной литературе по гражданскому праву: в учебниках, подготовленных ведущими цивилистическими центрами, право на защиту рассматривается как субъективное гражданское право, ему посвящены отдельные главы, в которых анализируются понятия и содержание этого права, формы и способы защиты субъективных гражданских прав[169].

Анализируя природу права на защиту и отмечая, что с материально-правовой точки зрения нет препятствий к тому, чтобы рассматривать его в материально-правовом аспекте как одно из правомочий самого субъективного гражданского права, В.П. Грибанов справедливо констатировал: «…едва ли правильно сводить содержание права на защиту в материально-правовом смысле только к возможности обратиться с требованием защиты права к соответствующим государственным или общественным органам. Право на защиту в его материально-правовом значении, т. е. как одного из правомочий самого субъективного права, представляет собой возможность применения в отношении правонарушителя мер принудительного воздействия»[170].

Вместе с тем применение к нарушителю принудительных мер традиционно в гражданском праве исследовалось в контексте института гражданско-правовой ответственности.

С.Н. Братусь рассматривал гражданско-правовую ответственность как состояние принудительной реализации гражданско-правовых санкций, практически отождествляя меры принуждения в гражданском праве с мерами ответственности[171].

В.Ф. Яковлев хотя и не соглашался в целом с тем, что меры принуждения практически исчерпываются мерами ответственности, однако подчеркивал, что, как и С.Н. Братусь, считает, что меры принуждения в гражданском праве используются для защиты субъективных гражданских прав. По сути, все они являются мерами в пользу потерпевшего лица