– Почему, почему? Чучундра так сказала. У него имя такое. Типично американское.

– Это какое?

– Бай-бай.

Что-то знакомое мне в этом имени, похожем на кличку, послышалось. Но я отвлекся, потому что вспомнил кое-что поважнее:

– Леха, ты книжки из жэка забрал?

– А ты посуду вымыл? – оправдался Алексей Сергеич.

– Нет! – мстительно ответил я. – Решил, что уж лучше сразу всю, после ужина, ее мой младший брат вымоет!

Утром позвонил Бонифаций. И застонал в трубку:

– Дима! Я тебя умоляю! Мы такую пьесу написали! Веселую, мудрую, задорную! Ты мне веришь? И все роли распределили. Уже репетируем! Даже наши педагоги участвуют. Веришь? А вот на главную роль – ну никого нет. Никак не подберем. Я вижу в этой роли только тебя! Ты мне веришь? Понимаешь, друг мой, ты подходишь по всем параметрам…

Тут я невольно перебил педагога:

– Это по каким же параметрам? – в моем голосе прозвучала обида. – Дурак, что ли, вылитый?

– Ну зачем же так? Просто ты и по виду, и по характеру на первый взгляд такой простодушный. А на самом деле…

– Еще глупей, да? – опять невежливо перебил я.

– Нет, я совсем не это хотел сказать. Я имел в виду твой богатый внутренний мир, глубоко скрытый от всех. До поры. А когда она, эта пора, настанет…

– Пока она настанет, Игорь Зиновьевич, у нас в школе все стены испишут: «Димка – дурак».

– Нет, ты меня не понял. Давай договоримся так: подумай до завтра, ладно? И завтра утром, на свежую голову, дай свое согласие! – и он поскорее положил трубку, чтобы не услышать в ответ мое решительное несогласие.

– Опять Бонифаций? – спросил Алешка. – Что-то это подозрительно.

– Вокруг нас теперь все подозрительно, – проворчал я.

– Что подозрительно? – спросила, входя в нашу комнату, мама. – Подозрительно, что вы до сих пор не принесли книжки.

– У них санитарный день, – не подумав, соврал Алешка. – Карантин.

– Ах так? – рассердилась и обиделась мама. – Тогда я сама зайду в жэк. После работы, усталая и голодная. С тяжелыми сумками.

– Не ходи, – мрачно предупредил Алешка. Оказывается, он соврал, подумав. – В жэке тараканов морят.

Все, можно не беспокоиться. Мама теперь этот жэк за два квартала будет обходить. Это у нас семейное. Менталитет такой. Папа мышей боится, а мама – тараканов. Она от них визжит, бледнеет и даже в обморок может упасть. Как папа от мышек.

– Ладно, – сказала мама, – так и быть, сходите сами. Раз уж вы такие сознательные. Только обязательно. И не забудьте мне веток нарезать – сколько вас просить надо?

Ох эти веточки!

У нас семья вообще такая, увлекающаяся. Папа увлекается работой, а иногда рыбалкой, Алешка – всем подряд, а мама – цветами. Она все подоконники заставила горшками. Но цветы у нее почему-то плоховато приживаются. Растут-то они хорошо, быстро, но только исключительно вверх – тощие такие и длинные. И мама все время втыкает в горшки колышки и подвязывает к ним хилые стебельки цветными бантиками. Издалека даже красиво получается – будто на окне на худосочных палках распустились цветы.

А потом стебельки окончательно никнут и жалобно сгибаются до подоконника. А колышки – совсем наоборот. Они пускают корни и распускают листочки, стараясь побыстрее превратиться в деревья. Пока их не выкинули.

Папа сколько раз маме предлагал:

– Ну что ты мучаешься, ну не растут цветы – пусть растут деревья. Они у тебя дают дружные всходы. Ты еще привей на них какие-нибудь вечнозеленые фрукты. Представляешь? Ни у кого на свете не зеленеет на подоконнике роща, а у тебя зеленеет. И плодоносит круглый год. Лешк, скажи, здорово, а?