— Милка! Милочка! Помоги Иванко найти! Вовек не забуду! Свежее молочко каждое утречко поставлять буду по крыночке! Милочка! — взвыла она дурниной, пока я растерянно думала, куда этот мелкий шалопай мог деться.

Кивнула, отчаянно надеясь, что хотя бы после этой выходки соседка своего внучка ремнем или розгой отходит по заду и приструнит. Каждый день, паршивец, что-то да отчудит! То белье, вывешенное на просушку, травой закидает, оставляя зелень и комья земли на простынях, то недоросшую морковку повыдергает, то еще что придумает.

Я обернулась обратно к редкому лесу, отделяющему нашу Ласию от гор и полей, и едва не заскулила от ужаса — леденящий душу вой раздался где-то совсем рядом.

Тут же поверивший в мои слова староста с припевалами сбледнул и решительно сдвинул брови, начав командовать зычным голосом:

— Все по домам! Двери подпереть и в подполы! Сутки носа не казывать! Бабам выть не давать, панику не распускать! Скотину загнать по сараям да заколотить двери! Собак спустить — авось отгонют…

Угу… забившись в будки и поджав хвосты от страха. Уже их племени вовсе не слышно.

Я фыркнула, рассматривая спины быстро разбредающихся по домам мужиков. А поверил бы сразу — глядишь, успели бы и двери домов изнутри заколотить… Обернулась к соседке, но той уже и след простыл, должно быть, кинулась искать своего Иванко дальше, судя по громким истеричным крикам из-за крайнего дома. Я выругалась. Себя же угробит, у пацана и так родителей нет, медведь в прошлом году загрыз, так еще и бабки не станет!

Ринулась было к ней, ориентируясь по звуку, да только вой, больше напоминающий дикий скрежет двух разломленных скал, царапающих друг друга боками, раздался совсем близко, вместе с жалобным ржанием лошади. Дрожащие пальцы сами собой ухватились за какую-то гибкую хворостину, а в голове промелькнуло, что Агатку сосед мне теперь точно не выдаст — сожрут ее, как пить дать сожрут!

Я кинулась к распроклятому леску, так как именно оттуда уже доносился жалобный крик соседки. По дороге ругала себя, и балованного мальчишку, и саму беспокойную тетку…

— Иванко! — раздалось уже совсем близко вместе с мерзким воем нежити. Это заставило меня бежать сквозь скопления низкорослых деревьев быстрее, обдирая и царапая руки до крови и превращая еще совсем недавно новое платье в лоскуты.

Хворостина потерялась где-то на полпути, пока я пыталась защитить глаза от шальных веток. Наконец лес кончился, и я вывалилась на небольшую поляну. Здесь я успела ухватить дурную соседку за руку и нагло соврала:

— В деревне твой Иванко! Быстро за мной! — После чего ломанулась обратно.

Обратный путь сквозь лесок проходил куда резвее. Отчасти потому, что тварь не собиралась дожидаться, пока мы найдем несносного мальчишку, и уже буквально дышала в спины, радостно подвывая от предвкушения вкусного обеда в нашем лице. А отчасти из-за явной прыти соседки, у которой, похоже, открылось второе дыхание, когда она узнала, что внук в деревне.

Выбежав на центральную улицу и убедившись, что пусть ненамного, но тварь мы опередили, я остановилась от резкого рывка подола.

— Где мой Иванко? — требовательно возопила соседка, продолжая удерживать меня на месте.

Я скривилась, уже собираясь сознаться в своей наглой лжи, но именно в этот момент взгляд зацепился за худощавую фигурку невдалеке. Мелкий паршивец, где-то раздобыв целый железный меч, уверенно волочил его по разогретой солнцем утоптанной земле, держась маленькими ручонками за тяжелую рукоятку. На его голове болталось то ли ведро, то ли ночной горшок, закрывая негоднику обзор, поэтому ему приходилось постоянно останавливаться, бросать меч на землю и поправлять столь оригинальный рыцарский шлем.