"Единство – ключ к бессмертию", – как главная парадигма власти Трех.

И всякий, кто эту парадигму осмелится критиковать, кто позволит себе усомниться в Трех или в данной им Небесами власти, сгинет, станет очередной внезапной жертвой. Коль пойдет против монархов – исчезнет, сотрется жнецами.

— Ты в порядке? — Сэм впервые за все это время решил заговорить; я ощутила его внимательный взгляд на себе, но не могла отвести своего от скульптурного изображения собирательного образа незыблемых монархов. Которые наши Трое по счету? Одиннадцатые? — Выглядишь, скажу прямо, неважно.

— Спасибо за честность, — хмыкнула в ответ, поворачивая к не большому, но длинному зданию, стены которого были сделаны из затемненного стекла.

Мимо пронесся велосипедист, чуть ли не сшибая нас с Сэмом; Дорт, громко выругавшись, показал вслед парню средний палец, на что я лишь тяжело вздохнула, качнув головой.

— Они совсем из ума выжили! — зло фыркнул Сэм, оправляя толстовку, — идем!

Здание, состоящее из цокольного и первого этажа, внутри оказалось больше, чем смотрелось снаружи. Везде разбросаны разнообразные павильончики – начиная от аптек и заканчивая сувенирной лавкой, – а цокольный этаж приспособлен под гипермаркет и роскошный книжный магазин (по крайней мере, вывеска "Лучший в городе" наталкивала на определенные ожидания). На каждом шагу работали кондиционеры, и я жадно глотала прохладный воздух. Продавцы, точно не до конца пробудившиеся ото сна, лениво зевали за прилавками, наслаждаясь немногочисленностью покупателей и посетителей.

Произошедшее в больнице отдалялось, начинало казаться выдумкой или лихорадочным бредом, и, хотя я все еще отчетливо помнила каждую секунду, каждый звук, все постепенно погружалось в дымный туман памяти, становясь менее реалистичным. Заурядное течение жизни, здесь, за пределами стен больницы, притупляло волнение, и отдельные детали ускользали из внимания, но...

Но на секунду меня словно закинуло в мертвую петлю из старых и новых воспоминаний. Сердце болезненно ухнуло по ребрам, затрепетало, и немалых усилий стоило прогнать подкравшуюся панику и заглушить боль; дрогнула, тряхнула волосами. Бессознательно сжала запястье левой руки. Сэм посмотрел на меня встревожено, но, ничего не сказав, направился к лестнице, что вела на цоколь. Я последовала за ним.

— Давай, приходи в себя, Штеф, — бросил негромко Дорт через плечо. — Согласен, зрелище не из приятных... Но все же к лучшему, верно? Мы нашли отличный материал, из которого легко сделаем конфетку. Разве не этого мы хотели?

— Да, пожалуй… — неуверенно протянула в ответ, хмурясь; внутреннее чутье вопило, но разобрать, от чего именно оно пыталось меня предостеречь, не могла. Посмотрев на продуктовый, почувствовала, как комок подобрался к горлу. — Ты сам сходи, купи перекусить, а я в книжный лучше зайду.

— Тебе что взять?

— Минералки. И печенье можно какое-нибудь. Я не особо-то и есть хочу.

Сэм кивнул, убирая руки в карманы, и, развернувшись на пятках, скрылся за прилавками. Полноватая кассирша лет сорока неодобрительно на меня посмотрела; я вскинула брови, чуть поведя головой, и женщина, поймав невербальное "указание направления движения", отвернулась к стеллажу с сигаретами.

По другую сторону от гипермаркета, за панорамными стеклами, виднелись ровные ряды полок с книгами.

Мысли продолжали перескакивать одна к другой: мне вспоминались и бессонные ночи, кончавшиеся крепким кофе на заправках, и полуночные сборы, и наша нынешняя долгая поездка, и тряска в трейлере, и разбитая аппаратура. Лабиринты домов, желтая косточка месяца в небе. Тучи, зябкое утро, больница. Перебинтованная рука Гивори, пациенты, полицейские.