– Христос воскрес! Христос воскрес!

От геев аморальных спасая нашу честь, парад семейств нормальных задумали провесть. Сидите, геи, дома, не сейте здесь чуму – нам филиал Содома в столице ни к чему. Ни передом, ни задом я к вам не повернусь. Пускай пройдет парадом семейственная Русь! Пускай она шагает по улице Тверской, а геев пусть шугает пудовою доской. Построим против геев заборы и ежи! Презренный Алексеев[7], замри и задрожи.

О, как я вижу четко парад семейный тот. Гламурная красотка к нему не подойдет. Не приближайтесь, фрики, бегите, пачкуны! Пора увидеть лики простых людей страны – всех тех, кто составляет простое большинство и гордо заставляет взахлеб любить его. Опора всех опор мы, гроза для меньшинства. Пройди парадом нормы, нормальная Москва! Пускай глядит из окон, шепча себе «Молись!», испуганный Сорокин[8], чьи ужасы сбылись.

Из спального района потянется, жуя и глядя умиленно, нормальная семья. Пройдет довольный папа, отрада здешних мест, чьего густого храпа боится весь подъезд. А следом мать семейства несет кастрюлю щей (смеяться неуместно над силою вещей), и дочь, надежда клана, упругое бедро, поклонница Билана и группы «Серебро», и сын, фанат футбола, дополнит их набор (его боится школа, но уважает двор), и братец, краснолицый от счастья и питья… Идет, идет столицей нормальная семья! Пройдут при дедках, бабках, при тетках и дядьях, пройдут в халатах, тапках, иные в бигудях… Пройдут, себя не пряча. Наш образ жизни крут. На выходные – дача, по будням – честный труд. Урок окрестным странам и тунеядцам бой. И телик с Петросяном пускай несут с собой.

Вот офисная пара, урвав свободный час, шагает вдоль бульвара, улыбками лучась. Пусть смотрит вся столица на этот светлый путь: умеют потрудиться, умеют отдохнуть. Два клерка позитивных в кашемировых пальто – подтянутых, спортивных, лояльных, как никто… Они идут, балдея, и меж собою трут. По выходным – «Икея», по будням – честный труд.

А вот идет чиновник, потратив выходной, – причина и виновник стабильности родной. А с ним идут к победе (ведь он не одинок!) изысканная леди и оксфордский сынок. Идет, идет элита, пришла ее пора. За ней шагает свита, шоферы, повара, и гувернер (для детства), и даже мент в плаще… По выходным чудесно, по будням – вообще! Заслуги их реальны. Им не знакома ложь. И все они лояльны – и натуральны сплошь.

Защита всем защитам, всеобщий хеппи-энд – те, на кого рассчитан текущий наш момент. В их парус ветер дует, им посвящаю стих. Я, что ли, не люблю их? Да я же сам из них. Мне хочется забраться в их общий ареал. Меня пустите, братцы! Я тоже натурал! На вашу я платформу влезаю сорок лет. Ужели в вашу норму никак мне ходу нет?! Но меж московских стогнов проходит их парад, опять меня отторгнув.

А как я был бы рад!

Высылают наших граждан из Британии (четверых, хотя грозились до шести) – вероломно, не сказавши им заранее, сувениров им не дав приобрести! Им британская разведка все испортила – и теперь они спешат в аэропорт, не простившись, не купивши «Гарри Поттера», не узнавши, чем там кончил Вольдеморт! Что ж, прикажете мириться с беззаконием? Как умыть тебя, британский кабинет? Оскорбление бы это смыть полонием – но ведь столько и полония-то нет… Уваженья никакого нету к ближненьким. Не желают нас любить и понимать. Мы ж когда-то их застукали с булыжником, но не выслали же их, едрена мать! Мы-то честно соблюдаем принцип базовый, тут порядочность у каждого в крови. Приходи сюда с булыжником за пазухой: мы булыжник отберем, а ты живи!