Коэльо едет вдоль Байкала. Его вагон широк, как дом. Он пьет из тонкого бокала сок апельсиновый со льдом. Меняют блюда и подносы, подносят киви и хурму, а пресса задает вопросы, как надо жить и почему. Все умоляют: дай ума нам, спаси, останови развал! А шарлатаном, графоманом никто ни разу не назвал! Никто не рявкнул грубым матом, дурных намерений – ни в ком, владивостокский губернатор в порыве чувств назвал братком… О нем одном страна судачит, о нем одном мечтает Русь. «Не может быть! – Коэльо плачет. – Сейчас в Бразилии проснусь! Пора назад, в родную келью!» – бормочет, запахнув пальто…

Но тут доносят, что Коэльо желает видеть Кое-кто. И приглашает с этой целью на площадь, главную в стране. «Отлично! – думает Коэльо. – Уж он-то правду скажет мне».

Выходит он из самолета в Москву, в сияющую тьму. Во тьме к нему подходит Кто-то и провожает к Кой-кому. С повадкой вежливой и плавной слегка испуганный мудрец ему речет: «Ты самый главный. Открой мне тайну наконец! Но только честно, кроме шуток. Я честно знаю свой шесток. Я, как король, двенадцать суток в вагоне ехал на Восток, я интервью давал вначале и сигнатуры без конца, меня как гения встречали и провожали как отца, – везде, трюизмы изрекая, я обращался к небесам… Но я посредственность такая, что это знаю даже сам! Ужели обкурилась дури на это время вся страна? Ведь всей моей литературе в базарный день пятак цена! Слова пустые, разум птичий, идеи девственно просты… Ужель у вас такой обычай – богов творить из пустоты?!»

И Кое-кто, скользнув расческой по бледно-русым волосам, ему сказал с усмешкой жесткой:

– Да. Это так. Проверил сам.

Снимаются последние вопросы. Все громче, заразительнее смех. И вот еще восторг: единороссы расстанутся с графою «Против всех». Пристойно только пьяному поэту, пропившему патриотизм и честь, мечтать о том, чего в России нету. Учись голосовать за то, что есть!

Как следует вдохнем и громко скажем, чтоб слышали и в Штатах, и в ЕС: «Кто против всех, тот хочет саботажем сорвать демократический процесс».

Прошла эпоха ангелов и пугал – отныне мы реальность изберем. Россия вечно ищет пятый угол. Пора уже привыкнуть к четырем.

По «Против всех» давно цензура плачет. В самой формулировке – смертный грех. Когда ты против всех, то это значит, что ты и против этих… то есть тех… короче, тех, кого никто не против! Они хранят наш общий каравай! А ты бормочешь, рожу скосоротив: мол, мне еще кого-то подавай… Другой пример. Заходишь в ресторан ты и требуешь, не проглядев меню, уху из осетровых, виски, манты, сациви и компот из ревеню. К тебе толпой бегут официанты, а ты, в плохой работе их виня, все требуешь свою уху и манты и кислый свой компот из ревеня… Чего ты смуту пестуешь, раскольник, наносишь заведению урон? Ведь сказано тебе, что есть рассольник и порция ослизлых макарон! И жирный нож, и грязная посуда в расчете на простого едока. Ты против макарон? Иди отсюда. Мы никого не держим тут (пока). Ступай к бигмаку, к ростиксу, к фастфуду, где на еде – растления печать, и получи бумажную посуду, и там права попробуй покачать! А мы открыты кротким и покорным, которым хоть хами, хоть плюй в глаза. Кто против макарон – того не кормим. И по нечетным кормим тех, кто за.

Любой демократический инспектор поймет, что мы блюдем свои права: у нас же, блин, представлен полный спектр! Брюнет, блондин, шатен и лысых два! Все разное – от роста до работы. Пускай народ спокойно изберет. А то, что все по взглядам патриоты, – так кто у нас теперь не патриот?