— Ты все еще хотела бы быть с ним?

— С Шамилем?

— Да.

— Нет.

— Почему? Разлюбила?

— Я ничего не чувствую. Вообще. Ни к кому. К нему в том числе. У меня больше нет сил оплакивать свою неразделенную любовь. Но мне жаль… что запятнала свою честь, что никогда не получу того, что могла получить.

— Ты о чем?

— Семья.

— Почему? Хочешь сказать, что на твою красоту никто не ведется? Нет желающих быть с такой, как ты? — Она улыбнулась, но улыбка вышла какой-то грустной, обреченной.

— Ну как же, есть. Я нравлюсь мужчинам, я же не слепая. Только вот дальше постели никто из них со мной не пойдет, в этом я уже убедилась точно. Мужчинам нужным другие… они женятся на молоденьких, или богатых, или умных, а моя красота… она хороша на один раз. Иного мне не предложат, увы.

— Если один оказался козел, не значит, что все такими будут.

— На мне никто и никогда не женится. Не после тех слухов, что пошли по нашему городу. Все знают обо мне в контексте «Та самая Зара, которая проститутка», понимаешь?

— Нет, не понимаю, — я покачал головой. — На тебе поставили крест, потому что ты спала с одним единственным мужчиной за всю свою жизнь? С мужчиной, которого любила больше пятнадцати лет? Это дичь какая-то, не соблюдение законов.

— Это тебе так кажется, — она лишь пожала плечами. — Не мы их писали, не нам их обсуждать.

— Ну и пошли ты их всех!

— Свят… я не буду снова становиться чьей-то дешевой содержанкой. Я больше не буду пятнать свою честь, с меня этого хватит, а в то, что в меня кто-то возьмет и влюбится просто потому, что у меня фигура ничего или волосы густые, в такой бред я больше не верю. Мне тридцать, у меня нет образования, нет нормальной работы, меня содержит старший брат, я «нищая провинциалка», которая ничего из себя не представляет, я даже не женщина до конца, понимаешь? У меня диагноз – бесплодие. Все, что я могу дать потенциальному мужчине – это секс. Одноразовый секс, который станет еще большим пятном на моей личности. Такого я не допущу.

— И что же? Будешь всю жизнь одна? Поставишь на себе крест? Будешь жить, как монахиня?

— Я никогда не была помешена на сексе, — она пожала своими хрупкими плечиками, за которые так сильно хотелось ее обнять.

— Да это потому, что твой мудак наверняка и в постели-то тебе ничего предложить не смог.

Я так злился на этого Шамиля. Слушал Зару, узнавал ее, и начинал его люто ненавидеть. Этот моральный урод просто растоптал ее жизнь. Поиздевался, потрахал, поигрался и выбросил. И ведь не понаслышке знал, чем для нее обернется. Раз у них все так строго, как говорила Зара, значит и этот горный хрен был осведомлен о том, что ломает девчонке жизнь. Просто так, потому что встал, и он не мог себя сдержать.

Он заставил пройти ее через публичный позор, через унижения перед первой женой, через аборт и потерю всякой надежды.

Разве этого гада не стоило прикопать за такое? И как только ее братья сумели сдержаться? Я бы точно пристрелил такого ублюдка. Он-то жил, как ни в чем не бывало. Жена, дети, брак, все на мази, а она… эта небесно красивая девочка страдала. Ее выбросили, вычеркнули из жизни. От нее отвернулись все.

— Ты не пробовала лечиться?

— Что? — По-моему, я очень долго молчал. Зара привыкла к моим странностям, она никогда не торопила меня в такие моменты, всегда ждала, пока я сам заговорю. Давала собой налюбоваться. Никогда не перечила. Никогда не кричала. Никогда не возражала. Не девушка, мечта. Жаль, что сломана, да так, что, кажется, не починить. Не починить никогда.

Но все же… если постараться… а вдруг?