– Эдик, ты же вчера сказал, что с Юлей поехал встречаться, - начинаю издалека.

– Она занята оказалась, - он достаёт чашку и делает себе кофе.

– И поэтому ты решил трахнуть её подружку? – спрашиваю без наезда.

– Мы с Женькой просто друзья. Юля не смогла составить мне компанию, а Женя согласилась. Чё такого? – Эдик реально удивлён. И я бы закрыл глаза на его нелепую реакцию, если бы не два обстоятельства. Первое: ночью пришлось вызывать врача, чтобы вывести сына из штопора. А второе, что застал голую Евгению, карнавалющую верхом на Эдуарде. Как-то совсем не так я представляю себе «дружбу».

– И действительно! У вас часом не шведская семья? – отвечаю с ехидством.

– Бать, я же объяснил: мы с Женей дружим. А секс по дружбе не считается. Это как гуманитарная помощь.

Сказал бы мне это матёрый мужик, я бы поржал. Наверное. Но в исполнении двадцатиоднолетнего парня подобный цинизм звучит хреново. А ещё понимаю, что зря корил себя за поцелуй с Юлей. Не любит её Эдик. Он и себя-то не любит, раз снова начал употреблять. Как любой человек, страдающий зависимостью, мой сын не может испытывать эмпатии. Ему плевать на меня, на мать, на брата с сестрой, на девушку, которую он считает своей. Про деньги, что я выложу за его очередное лечение, говорить бессмысленно.

– У тебя хоть капля совести вообще осталась? – произношу тихо. - Или ты всё прокурил и вынюхал? Юля не отвернулась от тебя даже зная, что ты торчок. Навещала после того, как тебя оп**дюлили. Переживала, пироги тебе пекла, а ты у неё за спиной её же подругу трахаешь!

– А ты сам-то, чем лучше? Моралист нашёлся! – взвивается Эдик. - Мне пацаны знакомые рассказали, что вчера видели тебя в ночном клубе с какой-то тёлкой. И это явно не Карина была. Она же на гастролях.

– Я Карине в любви не признавался и жениться на ней собираюсь. А ты меньше суток назад что говорил? Юлю любишь? Предложение ей сделать хочешь?

– И сделаю! – с вызовом утверждает сын. - Вот сдаст она сессию и…

– И что? – обрываю его, не дослушав. В сложившихся обстоятельствах бравада Эдуарда выглядит полным бредом. - Ты в зеркало на себя давно смотрел? Думаешь, Юля мечтает выйти замуж за наркомана? Ты же вчера опять обдолбался в хлам! – не выдерживаю и повышаю голос, что очень и очень плохо. Сейчас нельзя скандалить с Эдиком. Надо миролюбиво уговорить его лечь в клинику.

– Это последний раз, - тут же сникает он. - Я, правда, хочу завязать, пап. Сам уже устал, - смотрит на меня, как брошенный щенок.

– Чтобы завязать, Эдик, тебе в надо в клинику…

– Нет! Только не клиника! – кричит сын, будто я его в ад отправляю. - Я сам... Сам смогу…

– Не сможешь. Мы это уже проходили.

– Я не поеду в рехаб! – вопит Эдуард, как потерпевший. - Ни за что! Даже не мечтай!

– Тогда забудь о Юле, - цежу сквозь зубы. - Я ей сегодня же всё расскажу. И про твой спор, из-за которого её чуть не изнасиловали, и про шлюханутую подружку, которую ты потрахиваешь.

Знаю, что шантаж - это низко. Тем более, шантаж женщиной. Но это последний аргумент, способный, по моему мнению, повлиять на сына. Я мысленно отказался от Юли, чтобы Эдик, не дай бог, не сорвался. И сейчас мне охренеть как обидно, что мой поступок был напрасным.

– Только посмей! – лицо Эдуарда искажается злобой. - Пожалеешь!

– Выбор за тобой, сын. Реабилитация или Юля, - подвожу итог нашей напряжённой беседы.

И Эдик выбрал. Сбежал из дома, исчезнув в неизвестном направлении.