Смотрю, не отрываясь, на нее, едва дыша. Она расслаблено идет под руку с Никитой. На ее губах снисходительная улыбка. Фотографы наперебой спешат ее запечатлеть, а мужчины, мимо которых она проходит, сворачивают головы. Никита учтиво пропускает ее немного вперед, но лишь для того, чтобы положить свою руку ей на талию. Внутри меня вспыхивает обжигающая ревность. Та самая ревность, которая толкает на безумные поступки, заставляет не спать ночами и сомневаться в себе.
Стискиваю зубы до боли в челюсти. Мне хватает силы духа отвести глаза в сторону. Умудряюсь держать лицо, когда Мара с Никитой оказываются рядом. Смотрю на Лейлу, она не замечает моего взгляда, поясняется присутствие подошедшей пары:
— Эрнест не говорит по-русски и по-английски, но прекрасно знает итальянский. Мара будет нам переводить.
Прикусываю изнутри щеку, чтобы не усмехнуться. Мара, если так посмотреть, мастер на все руки, при этом она действительно хороша в том, что делает. Танцует так, что перехватывает дыхание. Ездит верхом так, будто с рождения в седле и не боится лошади. Умеет ладить с детьми, честна с ними, ведь дети за версту чувствуют ложь. Мара та, в которую невозможно не влюбиться рано или поздно.
Знакомимся. Паулинский в хорошем настроении. Человек-легенда своего времени. Конечно, с ним многие мечтают познакомиться. Сотрудничать подавно. Он очень быстро говорит на итальянском языке. Мара с легкостью переводит его болтовню, сохраняя на лице безмятежное выражение. Я сразу понимаю, насколько ей приятно все происходящее. Улыбка появляется не только на губах, но и в ее глазах. А смех… Когда она смеется звонко, беззаботно и искренне, улыбаешься. Пусть даже сдержанно, едва приподнимая уголки губ.
Ей нравится разговаривать с Паулинским. Пару раз Мара заставляет его громко рассмеяться. И то, как он благодушно на нее смотрит, вызывает приступ ревности. Хочется встать рядом с Марой и всем присутствующим показать, кому она принадлежит. Не Никите. Тот как был ее фоном, так и остался.
Я на минутку забываю о желании заполучить Эрнеста, точнее его инвестиции, просто любуюсь Марой. Мы не виделись довольно долго, последний раз на детской площадке перед больницей. И поразительно то, что сейчас понимаю, насколько соскучился по ней. Мне не хватало ее голоса, ее смеха, ее взглядов, ее дерзости. Наверное, так подсаживаются на наркотик. Ты пробуешь его, тебе кажется, что с него легко слезть, не принимаешь какое-то время, а потом…потом понимаешь, что с ним мир выглядит по-другому, ощущается иначе.
Кто-то из рядом стоящих мужчин хвалит прекрасный итальянский Мары. Она смущается, отвечает, что языки ее маленькая страсть. Когда заместитель ставит пустой бокал, Мара интересуется, не желает ли он еще выпить. Мужик млеет от ее внимания. А я ловлю себя на том, что злюсь и еще больше ревную. Сохраняя невозмутимость, пристально слежу за всеми, кому хоть мимоходом улыбается Мара. Все рядом стоящие мужчины очарованы ею, при этом она совершенно не смотрит в мою сторону. Если ее взгляд и устремляется на меня, то мимоходом, будто я пустое место. Это задевает.
Когда Паулинский берет руку Мары, что-то лопоча на своем языке, целует ее пальцы, внутри меня происходит взрыв. Крепко стискивая ножку бокала, не удивлюсь, если сломаю. Никита обнимает жену, она жмется к нему, обращая на него ласковый взгляд. Интересно, как она смотрит на него, когда они в постели?
Выдыхаю. Умудряюсь не показывать вида, как меня этот флирт раздражает, давлю в себе желание схватить Мару и утащить ее с этого вечера куда подальше. Туда, где кроме нас двоих никого не будет.