Я повёл Катю в кухню. Там я поставил греться чайник, подогрел в микроволновке рис и тушёные овощи, тонко порезал вяленое мясо, расставил тарелки, заварил чай. Мы ужинали в тишине. Катя ела неторопливо и без охоты. Покончив с едой, мы направились в спальню.

На пороге Катерина остановилась.

— Ты чего-то боишься?

— А когда вы…

— Что? — я встал рядом с ней и пригладил её плечо.

— Когда вы собираетесь лишить меня невинности? — пробормотала она сдавленно.

— Не сегодня.

— А когда?

— Тебе бы этого хотелось?

— Не знаю.

Катя окончательно стушевалась, и я потянул её за собой на кровать. Усадил и мягко обнял.

— Ещё болит голова? — спросил я.

— Немного.

Я переместился ей за спину и стал разминать шею, лопатки, трапецию, плечи. Она до сих пор была немного зажата и скованна, но постепенно напряжение начало уходить из мышц — я чувствовал, как они становятся более податливыми под моими пальцами. Предельно осторожно, шаг за шагом я массировал всю воротниковую зону. Катя медленно таяла, к ней вновь возвращалась эротическая наполненность, а мне снова хотелось завладеть её телом изнутри. Но здравый смысл подсказывал, что она обоим нужно сначала поспать и набраться сил.

— Тебе лучше?

— Да, — сказала она и улыбнулась совсем по-настоящему. — Магия. Вы точно знаете какой-то секрет, как воскресить человека.

Я остановился на секунду и прекратил массаж. Катя открыла глаза.

— Простите…

— Всё в порядке, — ответил я.

Вдруг она бросилась ко мне, обняла порывисто, изо всех сил и зашептала:

— Я вас люблю, Юрий Александрович. Я вас очень люблю. Я не знаю, что вы со мной делаете. Но я всё готова для вас сделать. Вы обещали, что никогда меня не отпустите. Вы выполните своё обещание?

— Выполню.

Теперь её объятья стали почти болезненными, но я не пытался её отстранить. Я обнял в ответ. А потом мы целовались, долго-долго. И уснули вместе, рядом, обнявшись.

13. Глава 11. (Ч.1)

Сизый полумрак. Холод, точно могильный. Дымная пелена горящих благовоний. Силуэт. Тонкий, непрочный, хрупкий. Кожа белая, просвечивается как лист бумаги над свечой. Красное платье. Худые плечи. За дымкой не видно лица.

Виток за витком. Звенят кольца-держатели будто колокольчики. Я тяну за верёвку. Я отпускаю тело в полёт. Голова запрокидывается. С губ срывается стон. Я целую кожу, раскрашенную чёрными чернилами. И там, где прикоснулись мои губы, рисуется новое изображение. Иероглифы, иероглифы, иероглифы. Они появляются и исчезают. Стираются и вновь становятся видны. Вся кожа испещрена ими. Чёрно-белое полотно. Объёмная картина кружится в воздухе, парит бабочкой на невидимых стропах. Словно дым поддерживает её, а не верёвки.

Я зачарованно слежу за кружением. Наношу новые поцелуи-татуировки. Я хочу увидеть лицо.

Мия, покажи мне своё лицо…

Твои глаза в синем тумане. Твои руки как пёрышки невесомо реют в пространстве.

Покажи мне своё лицо, Мия…

Кожа-картина с отметинами в виде причудливых знаков там, где я оставил поцелуй.

Губы — цветок сакуры — открыты, шепчут что-то.

Что?.. Что ты говоришь?.. Дай мне взглянуть на тебя.

Я хочу поймать верёвку, хочу ухватиться за неё, хочу вернуть наземь воздушную фигуру. Хочу снять с неё красное платье. Хочу оставить больше своих следов.

Я хватаю верёвку, тяну резко, что есть мочи.

Хруст.

Тело падает в мои объятья.

Глаза навыкат. Рот искривлён болью. Красная линия пересекает горло поперёк.

Кацуми… Нет. Нет. Нет!

Срываю верёвку с шеи. Поздно.

Нет. Нет. Поздно. Кацуми, нет!

— Тише! Тише!

Катя… Катя?..

— Тише, Юрий Александрович!

Она держала меня за плечи, а я стискивал ей гортань, тряс, почти не различая лица без очков, к тому же в ночной тьме. Пальцы мои сами собой ослабли, расцепились.