Армейские будни не очень-то тяготили. Несмотря на то, что погранвойска считаются особо тревожными и опасными, наша служба протекала более чем спокойно. Основные проблемы возникали с браконьерами, причём с обеих границ. Своих мы частенько щадили, с японцами обходись суровее, но тоже почти без эксцессов. Тогда я — молодой, крепкий, двадцатидвухлетный младший лейтенант Маркушев — был фактически первым лицом на заставе в бухте Крабозаводск. Кроме того, среди срочников я выделялся ещё и возрастом, будучи самым взрослым.
С местными жителями контакт был налажен достаточно, чтобы иметь доступ к некоторым не вполне законным для армии довольствам жизни. Особым почтением у всех, разумеется, пользовалась водка или самогон. И я тоже пил наравне со всеми.
В тот вечер количество самогона оказалось изрядно превышено. И в это время одному из местных, очевидно, захотелось немного приключений. Он заприметил «злостных нарушителей», которые всего лишь возвращались с кладбища, находящегося рядом с военной частью, и решил их задержать. Вообще-то, такие визиты были в порядке вещей. Для японцев, родившихся на Шикотане и депортированных после присоединения острова к СССР, существовал особый безвизовый режим. Они имели право время от времени посещать семейные могилы, коих тут осталось много.
Островитянин стал яростно доказывать, что чужакам тут не место. Его быстро поддержали сотоварищи, которые имели множество пьяных претензий к «обнаглевшим япошкам». Слово за слово, завязалась драка. Естественно, в части об этом быстро узнали, и мы ринулись разнимать. В пылу схватки понемногу досталось всем. В итоге повязали одного японца и шестерых наших, которые в свою очередь утверждали, что был ещё один япошка, но куда-то скрылся.
Задержанного мужчину звали Сакаэ, он немного говорил по-русски. В числе прочего он объяснил, что прибыл на остров вместе младшей дочерью, Кацуми. Она-то и пропала. А куда она делась, никто не знал. Я распорядился организовать поиски, которые продлились до глубокой ночи. Инцидент был весьма неприятным и грозил всем серьёзными последствиями, потому действовать нужно было немедля. Мало того, что японского гостя побили, так ещё умудрились проморгать его спутницу.
Я полагал, что Кацуми скорее всего убежала, испугавшись гнева местных жителей, и прячется где-то в горах. Девочке было всего восемнадцать. Отец сделал ей подарок в честь дня рождения, взяв с собой на свою историческую родину. И наверняка уже сто раз проклял себя за то, что подверг такому риску собственного ребёнка.
После бесплодных поисков и допросов местных жителей, нам так и не удалось напасть на след исчезнувшей девушки. Но тут одна женщина внезапно проговорилась, что, мол, видела, как её сосед кого-то привёл домой именно в то время, когда разразилась потасовка.
Мы тотчас отправились к тому соседу. Однако с него, как с гуся вода, стекали все просьбы, доводы и угрозы. Я знал этого товарища, и никаким товарищем его не считал. Это был скользкий, малоприятный тип, промышлявший чем-то явно незаконным. И тогда я пошёл на риск. Возможно, неоправданный и глупый, но интуиция моя била в набат, вереща, что эта сволочь врёт. По инструкции я бы должен был передать информацию в РУВД, а дальше действовать по их усмотрению. Но я пошёл наперекор инструкции.
Спустя полчаса, когда ребята уже возвращались в часть, я притаился за забором у дома подозреваемого. И вскоре понял, что у него в сарае хранится что-то явно ценное.
Перед самым рассветом, когда остров уже готовился встретить солнце, я под покровом растворяющейся тьмы подполз к сараю и заглянул в окно. Мне удалось различить только силуэт, скомканный и неподвижный. Но я понял, что это и есть Кацуми. Она была связана верёвками и лежала на полу, не двигаясь. Взломав замок, я выкрал девушку. Однако вместо того, чтобы отнести её к отцу в военчасть, я отнёс её подальше, в лесополосу.