Наконец мы выходим на улицу, ноги утопают в снегу, холодный порыв зимнего ветра окутывает меня, заставляя ощутить все свои косточки и затрещать зубами. Февраль еще никогда в столице не был столь суровым.

Полицейские открывают двери машины и усаживают меня на заднее сидение, сами же садятся вперед и переговариваются с кем-то по рации. Машина остыла, пока они были в здании, и от холодных сидений всю меня колотит еще больше. Зуб на зуб не попадает.

— Я же говорил, куртку возьми, а ты не послушалась. Теперь сиди, мерзни. Приедем, в камерах чуть теплее будет. — От его слов пуще прежнего бросает в дрожь. Я теперь должна мечтать оказаться поскорее за решеткой?

— Ну или машина скоро прогреется, — обнадеживает второй.

Молча отвернулась к окну, ерзая на сидении в попытках не замерзнуть еще сильнее, руками растирая свое лицо, руки и ноги, пока те совсем не окоченели.

До ближайшего отделения действительно оказалось не так далеко, но этого хватило, чтобы я продрогла окончательно. Выйти сама я уже не могла, поэтому меня вытащили из машины и завели в здание местного ОВД.

— Так, Коль, оформи девчонку пока в камеру, чуть позже составим протокол. Замёрз, с*ка, ветер, чтоб его…

Дежурный, сидящий за столом, встал, схватил меня за предплечье.

— Да ты заледенела вся, совсем со своей модой бестолковые стали! Носитесь голые, потом жалуетесь… — ворчит и ведет по коридорам, а после заводит в закуток и, открыв ключом решетчатую дверь, подталкивает в камеру.

— Проходи давай.

Все еще сжатая, скукоженная от холода, стуча зубами, захожу в небольшое, серое, плохо освещенное помещение. ОВД занимает первый этаж жилого дома. Комнатки тут маленькие, проходы узкие, да и само отделение, видимо, небольшое.

— Ой, балда. Сейчас воды горячей из кулера принесу тебе. Хоть зубами перестанешь клацать.

Махнув головой в качестве благодарности, пошла и села на деревянную лавочку. Об удобствах и не думала, но была бы она чуть побольше, наверное, я и прилегла бы, чтобы забыться в спасительном сне и никогда не просыпаться больше.

Сколько они тут меня хотят продержать? Протокол сразу не стали оформлять. Интересно, а я имею право на звонок, как показывают в кино? Или это только романтические американские фильмы нам об этом говорят, а суровая российская реальность твердит и устанавливает свои законы?

А кому мне звонить?! На свете нет близкого человека, который бы смог вытащить меня отсюда. У отца бизнес, но, насколько я поняла со слов мамы, он просил ему не писать и не звонить. Сказал, что свой родительский долг он выполнил алиментами и подарком на совершеннолетие.

Стоит ли мне, несмотря на его запрет, позвонить ему? Номер я подсмотрела в мамином телефоне. Если он, конечно, еще не сменил его.

Но что со мной будет, если он откажет? Не сломаюсь ли я окончательно от равнодушия человека, которого боготворила и любила, каждый день ощущала его заботу и любовь до десяти лет, но который исчез после и никогда не появлялся?

От бессилия, и морального, и физического, не могла даже сидеть нормально, а потому подтянула ноги и обняла себя за коленки. Все, что мне остается, — это ждать.

Ждать, когда меня спросят, сказать правду и надеяться, что меня поймут и отпустят, ведь не должны же за такое посадить. А может, штраф заставят платить? Но ведь я и этого не смогу сделать. Я, конечно, откладывала с каждой зарплаты по сто-двести рублей, и за полгода в «Заре» и полгода в ювелирном бутике собралось аж  две тысячи рублей. Для кого-то эта сумма ничтожна, но для меня это новая сумочка, или джинсы и, может быть, еще кофточка на Люблино.