Далее господин Ершов кратко изложил свое возмущение бездействием правоохранительных органов и закончил риторическим вопросом: «До каких пор люди будут беззащитны перед выходками отпетых хулиганов?»

Запах пирога отвлек Еву от газеты. Она открыла духовку – ее изделие покрылось румяной корочкой, пора было вынимать его. Выкладывая пирог на блюдо, она все думала о прочитанном. История, описанная журналистом Ершовым, чем-то напоминала происходящее в семье Рудневых.

Ева выписала телефон и адрес редакции газеты и занялась уборкой. Заметка «Нелепая смерть» не шла у нее из головы. Наконец, она решилась – выключила пылесос, села и набрала номер, указанный в газете. Ей вежливо ответили, соединили с Ершовым, который весьма кстати оказался в редакции.

– Я прочитала о смерти вашей матери, – волнуясь, сказала Ева. – Примите мои соболезнования.

Журналист сдержанно поблагодарил.

– Могу я поговорить с вами? – спросила Ева.

– О чем?

Ершов был немногословен, раздражен неуместным любопытством.

– Видите ли… я кое-что слышала о подобной ситуации. Разве вы не собираетесь выяснить, по какой причине…

– Я очень тороплюсь, – перебил ее журналист. – Перезвоните мне через полтора часа, и тогда мы договоримся о встрече.

Он положил трубку прежде, чем Ева успела ответить.

Она снова взялась за пылесос, но одолевающие ее мысли мешали наведению чистоты и порядка. За полтора часа, отведенные ей журналистом Ершовым, она не успела как следует сделать уборку. Едва дождавшись назначенного времени, Ева позвонила.

Ершов не обманул: он оказался на месте и согласился встретиться с Евой у станции метро «Измайловский парк». Она летела туда, как на крыльях, охваченная сыскным азартом.

Солнышко припекало, цветочная пыльца носилась в горячем воздухе. Ершов, высокий, худощавый мужчина лет тридцати, стоял, обмахиваясь газетой. Ева узнала его по росту и рубашке в малиновых разводах, что было оговорено. Его лицо с угловатыми, заостренными чертами, покрывали бледные веснушки; высокий лоб с залысинами придавал журналисту вид интеллектуала; бесцветные глаза прятались за стеклами очков.

Он без улыбки поздоровался, сухо представился.

– Чем могу быть полезен?

Ева слегка растерялась. Увлеченная самыми фантастическими предположениями, она не подготовилась к разговору. Пришлось импровизировать на ходу.

– Я… понимаете, с матерью моей подруги происходит то же самое! – выпалила она.

– Что именно? – наклонив голову, уточнил Ершов.

Казалось, он плохо слышит.

– Кто-то звонит ей по телефону и придумывает разные страшилки. То пауками пугает, то… «жучками».

– Энтомологический[3] триллер! – глубокомысленно изрек Ершов, криво улыбнулся. – А я здесь при чем?

– Ну… вы писали, что вашу маму тоже запугивали.

– Это совсем другое дело, милая барышня, – нахмурился журналист.

– Да? Ей не звонили по телефону?

– Ей присылали письма…

Ева молча обдумывала услышанное. Неужели чутье подвело ее? Не может быть! Во время чтения заметки «Нелепая смерть» она отчетливо ощутила внутренний толчок: щелк! – ситуации Ершовых и Рудневых взаимосвязаны. Неизвестно, как и чем. Это она собиралась выяснить у автора материала.

– Какие письма? – спросила Ева, собравшись с мыслями.

– Чудовищно глупые и страшные, в духе черной магии. Будто бы сами Силы Тьмы явились из преисподней, дабы отправить душу моей матери в ад, обречь ее на вечные муки. А чтобы она не задерживалась на этом свете, против нее был произведен заговор на смерть, обряд с использованием кладбищенской пыли… и прочее. Письма изобиловали жуткими подробностями магических ритуалов – гробовыми гвоздями, могильными червями, проклятиями типа… «пусть отступится от тебя Ангел-Хранитель, твой избавитель… землю с трех могил мешаю, тебя проклинаю…». Что-то подобное. Ну и «сувениры» соответственные подкладывались – то пучки волос, перевязанные черной ниткой, то гвоздь ржавый, якобы из гроба, то осиновые щепки, то… словом, нарочно не придумаешь. Мать у меня была верующая, очень из-за всего этого переживала, сильно боялась, заболела даже. Особенно после того, как соседский пес Марсик издох.