– В назидание другим!

Секретарь охотно соглашается:

– Именно так, ваша светлость!

Суд над графиней де Ламарк обещает быть громким. Наверняка, после его завершения даже придется посетить столицу. Ну, ничего, справедливость стоит небольших неудобств.

– Господин судья спрашивал, будет ли он иметь удовольствие видеть вас сегодня в зале суда?

Я еще раз чуть наклоняю голову:

– Да, пожалуй. Погода весьма располагает к прогулкам.

Я вовсе не хочу давить на судью своим присутствием – он и так прекрасно знает дело. Но показать свое отношение к тому, что совершила графиня, я должен. Я и так слишком долго бездействовал.

Первая информация о том, что творится в частной школе графини де Ламарк, поступила еще несколько месяцев назад. Об издевательствах над детьми тогда не говорили – только о фальсификации финансовых документов и расходовании полученных средств не по назначению.

Тогда еще был жив мой отец. И он на анонимные жалобы предпочел закрыть глаза. Еще бы – Эжени де Ламарк была дочерью друга его детства. «Обычные наговоры, сынок, – так он сказал тогда. – Людям трудно смириться с тем, что молодая женщина может так ловко вести дела. А если ученики в ее школе не проявили должного усердия в учебе и остались такими же оболтусами, какими пришли туда, то ее ли в этом вина?»

Теперь, когда ответственность за всё происходящее в герцогстве несу я, следует показать народу, что я отнюдь не намерен защищать графиню. Мои подданные должны знать – благородное происхождение не дает человеку права совершать преступления.

– Она действительно так хороша, как говорят? – спрашиваю я, подписывая очередную поданную Маршалем бумагу.

Щеки секретаря покрываются смущенным румянцем.

– Она – самая красивая женщина из всех, что я когда-либо видел.

Не удивительно, что ей удавалось так долго водить за нос всех чиновников нашего герцогства – смазливое личико интересует мужской пол куда больше скучных цифр в гроссбухах и отчётах.

Наше появление производит фурор в зале суда. Меня приветствуют поклонами и одобрительным шумом. Пока мы устраиваемся на балконе, процесс заслушивания свидетелей прерывается.

– Вы можете продолжать, ваша честь, – говорю я, и судья важно кивает.

Он впервые ведет заседание в присутствии первого лица герцогства и, кажется, крайне этим горд.

Я смотрю в сторону обвиняемой и ловлю в ответ ее растерянный взгляд. Я испытываю к ней презрение, но не могу удержаться от признания факта ее удивительной красоты. Даже здесь, в зале суда, одетая в неброскую одежду, она выглядит королевой.

Отец говорил, что когда она была ребенком, то часто бывала у нас в замке. Но я совсем не помню ее. Тогда я был уже подростком, и лошади и оружие меня интересовали куда больше, чем игры с детьми.

А потом я и вовсе надолго уехал отсюда – племяннику короля полагалось учиться в лучшем учебном заведении столицы. Наверно, если бы не смерть отца, я еще долго не приехал бы в Шарлен.

Я пытаюсь сосредоточиться на речи судебного секретаря, который монотонно, без малейших признаков хоть каких-то эмоций, зачитывает текст обвинения.

– Ее сиятельство не проявляла должного внимания и к управлению драконьей фермой (которая также находится под ее попечительством), что едва не привело к гибели нескольких особей этих охраняемых законом существ.

Зал ожидает моей реакции, и я осуждающе качаю головой. Маршаль считает своим долгом выразить мои мысли в короткой фразе:

– Чудовищное преступление!

Публика явно разделяет мое мнение и откликается одобрительным гулом.

А вот сидящая на скамье подсудимых женщина заметно сникает.