Вот, к примеру, порядок высказываний на голосованиях в Сенате: император законодательно закрепил за собой право высказываться последним. На первый взгляд, ничего такого, лишь очередное (как в первый год его правления подумалось) подтверждение тому, что он уважает мнение больших дяденек. И вдруг выясняется, какая же это ловушка: если раньше можно было сразу понять, что у императора на уме, и успеть сориентироваться (прогнуться или аккуратно увести вопрос в сторону), то теперь – фигушки. Кстати, сам порядок, когда слово сначала предоставляется младшему по званию, а далее – по мере возрастания ранга, много позже вспомнят и возьмут на вооружение в армейских штабах, но то будет совсем другая история.

Пока же Сенат, вздрагивая и оглядываясь через плечо, продолжает распускать слухи. Мол, поглядите, что наш дружок, который Сапожок, снова учудил: на дворе осень 39 года; назначенные в марте консулы только-только втянулись в работу, а этому неугомонному вдруг приспичило сделать кадровые перестановки на северах и рвануть в Германский поход! Типа, пришел, увидел и дебил. Ну, это Сенат пытался подать ситуацию так, будто императору вдруг приспичило ни с того ни с сего: мол, резкий, как диарея, и вообще фу таким быть. Калигула же этим походом собирался решить сразу несколько задач.

Первая и очень важная – задавить бегемотиков, пока они еще жабонята. То есть пресечь в корне заговор набирающего силу и влияние Гнея Корнелия Лентула Гетулика, который сидел себе легатом-пропретором в Верхней Германии, и Марка Эмилия Лепида, супруга покойной любимой сестры Юлии Друзиллы. А также двух сестричек, Агриппины Младшей и Юлии Ливиллы, которые вознамерились в этом заговоре поучаствовать.

Естественно, эта цель держалась в тайне, и для всех император просто выступил в поход с нехилым войском. Ну да, выступил. Правда, прихватил с собой и сестричек, и (вот ведь неожиданность) преторианскую гвардию – уж эти были готовы за императора порвать любого.

И вскоре размеренный темп похода сменился стремительным броском аж на тысячу римских миль, которые были пройдены за сорок дней. В лагерь Могонтиакум (нынешний Майнц, что на Рейне) Калигула нагрянул этаким нежданчиком. Гетулику с Лепидом по итогам разбора полетов устроили покатушки за реку в компании Харона: горла перерезали, тела четвертовали. Ну а сестрички, в качестве наказания прогулявшись обратно пешком до Рима, сгибаясь под тяжестью корзин, в которых они несли останки казненных, отправились в ссылку на памятные Понцианские острова, куда в свое время Тиберий сослал их матушку. Второй целью был сам поход: в последние годы, став практически бессменным хозяином тех земель, Гетулик расслабился на местном укропе, запустил службу, и германские племена стали борзеть не по окладу. Не получая вовремя порции коррекционных звездюлей, они решили, что римляне уже не тарт, а лебервурст, и самые отмороженные, хавки, уже не раз хаживали за Рейн – чисто удаль показать. А глядючи на хавков, и остальные приходили к мнению, что неплохо бы прогуляться на юга. А тут вдруг император нагрянул в силах тяжких. Свежих люлей привез. Так что, каким бы карикатурным ни пытались показать этот германский поход, а напротив второй его цели можно смело ставить галочку: устрашили, в чувство привели, казну пополнили. Ну и самим легионерам намекнули, что учиться военному делу надо настоящим образом.

Из германского Могонтиакума в начале зимы 39 года император направил свои калиги в галльский Лугдунум (который сейчас Лион). Пожалуй, этот период – один из тех немногих, когда Сенату и хотелось бы придраться, а не к чему. Оставалось по-стариковски брюзжать: дескать, вы только посмотрите на наше чудище: «Бегало на гульбища, сходбища и сборища, обожало зрелища – в частности, позорища!»