Кончаю раздел словами Петра Вяземского – друга Пушкина:

пью за здоровье немногих,
Не многих, но верных друзей,
Друзей неуклончиво строгих
В соблазнах изменчивых дней.

Походы по Подмосковью

Большой радостью были наши подмосковные походы. Тогда была шестидневная рабочая неделя. В субботу в обеденный перерыв закупали продукты, после работы ехали на электричке до какой-нибудь подмосковной станции и пешком до намеченного места. Зимой брали с собой лыжи. Помню, я с тяжеленным рюкзаком упал в глубокий снег. Наш массовик-затейник Игорь Мельчук остановился надо мной и продекламировал заупокойным голосом:

Грянулся на землю он, и взгремели на павшем доспехи.

– это из «Илиады» Гомера.

Зимой иногда добирались до места уже в темноте. А тут надо ещё расчистить от снега место для костра, развести костёр, нарубить еловых веток и поставить на них палатки, приготовить пищу. Наконец, сидим у костра, едим (устали, проголодались). Помню, какой-то новичок удивлялся: «Неужели нужно было переть так далеко, чтобы пожрать?». Нет, нужно было. Костёр, тепло, душевно, рядом друзья. Шутки, анекдоты, стихи и, конечно, песни. Что пели? Туристские песни, «геологические», студенческие, «Мой костер» Полонского, «Марш чёрных гусар» («По улице, пыль подымая…»). Ну и конечно, Есенин, Окуджава, Высоцкий. Как они скрашивали нам жизнь в трудные советские годы! В Новый год вспоминались простые и душевные такие песни Булата Окуджавы о ёлке:

Вот и январь накатил-налетел,
бешеный как электричка.
      Мы в пух и прах наряжали тебя,
      мы тебе верно служили.
      Громко в картонные трубы трубя,
      словно на подвиг спешили.
В миг расставания, в час платежа,
в день увяданья недели
чем это стала ты нехороша?
Что они все, одурели?!

И грустная концовка:

Но начинается вновь суета.
Время по-своему судит.
И в суете тебя сняли с креста,
И воскресенья не будет…

И другая его песня на ту же тему, не такая грустная:

Неистов и упрям,
Гори, огонь, гори!
На смену декабрям
Приходят январи.
      Нам всё дано сполна —
      И радости, и смех,
      Одна на всех луна,
      Весна одна на всех.
Прожить бы жизнь до тла,
А там пускай ведут
За все твои дела
На самый страшный суд.
      Пусть оправданья нет
      И даже век спустя.
      Семь бед – один ответ,
      Один ответ – пустяк.

Тут и тюремные («Я помню тот Ванинский порт…») и залихватские студенческие песни. Помню, с одной студенческой песней я познакомился ещё в школьные годы, читая в «Моих университетах» Горького о пирушках казанских студентов:

Сам Варламий святой
С золотой головой
Сверху глядя на них
      Улыбается

– а потом мы пели эту песню и в Перми, и в Москве – но без сокращений, и соблазнён студентами был не горьковский Варламий святой, а святой Николай:

Сам Никола святой
С золотой головой
Сверху глядя на них
     Улыбается.
Он и сам бы не прочь
Провести с ними ночь,
Но на старости лет
     Не решается.
Но соблазн был велик
И решился старик,
С колокольни своей
     Он спускается.
И всю ночь напролёт
Он и пьёт, и поёт
И ещё-о!.. кое-чем
     Занимается…

Вот ребята уныло затягивают на мелодию похоронного марша Мендельсона:

Умер наш дядя, как жалко нам его.
Он нам из наследства не оставил ничего.

Тонкими голосами вступают девчонки:

А тётя хохотала, когда она узнала,
Что умер наш дядя, не оставил ничего…

Пели и замечательную «Песню о Сталине» Юза Алешковского. Привожу её по памяти, хотя сын Андрей говорил, что у меня много отступлений от оригинала, и предлагал полный текст. Мне приятнее вспомнить песню в том виде, как мы пели её тогда у костра: