Проехали. Автобус едет. В нем я сижу. Уже и водки выпил, и бок почесал, почесал, почесал, и калачиком свернулся, а заснуть не могу.

На Третьяковской всегда полно народу – пересадочная станция. В часы пик, когда двери открываются, диктор говорит бодрым голосом: «Уважаемые пассажиры! Побыстрее выходите из вагонов! Побыстрее проходите в вагоны!» Так и хочется побыстрее выйти и тут же войти.

Но что-то мне не нравилось в интонации диктора. Даже и понять не мог – что. А сегодня, докопавшись до самых глубин своей памяти, наконец, понял – напоминало мне это поторапливание и подбадривание разные лозунги и призывы на советских демонстрациях. Вот с такой интонацией нам велели крепить ряды и ударным трудом. Вот так нас призывали бороться за дело коммунистической партии и ее передового отряда. Вот так это теперь зашито во мне где-то на самом нижнем уровне БИОСа, или как там оно называется у компьютеров, этих многочисленных детей кибернетики, продажной девки империализма.

К счастью, у наших детей уже нет этих ассоциаций. Нет ни рядов, ни передовых отрядов. И дело теперь у каждого свое. А уж у внуков… не стану я загадывать про внуков. Черт его знает, как там будет. Говорят, что загад не бывает богат. Наш загад – самый нищий из всех загадов. Еще и самый загадостный.

Шагаю я по Шайсе Энтузиастов и слышу, как рядом идущий мужчина по телефону говорит:

– Не, Санек, я виноват по всем этим блядским правилам. Нарушил я, а не он. Сейчас пешком иду. Но он-то, он каков мудила! Неужели увернуться не мог?! Понакупили себе прав! Только бибикать и умеют. Козлы…

День Святого Патрика

Вчера на Новом Арбате дул сильный ветер и было холодно. Из тёплого было только оранжевое надувное солнце, которое несли впереди парада в честь дня Святого Патрика. За солнцем шли синеногие барабанщицы, у которых от холода палочка на палочку не попадала, штук семь ирландских волкодавов и один ирландский же терьер. Волкодавы мёрзли и жались к ногам своих хозяев. Случись им нужда задавить кролика – и тот бы отделался лёгким ирландским испугом. За ними ехал грузовик с бутафорской пивной, грузовик с адептами Святого Толкиена, которые размахивали мечами и издавали боевые кричалки и даже сморкалки, грузовик с волынщиком, грузовик… не помню с кем, а уже за этим грузовиком шли разные оркестры. Милицейский оркестр исполнял «Катюшу», военный оркестр наяривал «Нам разум дал стальные руки-крюкикрылья», а ещё один оркестр – «Прощание ирландки славянки», окончательно превращая, как сказал классик, «похороны в ирландские поминки». Было весело.

А будь я московским мэром или даже президентом, я бы каждый год в их ирландский праздник отсылал бы в Дублин подарки. Мы за «Вечерний звон» перед Ирландией в неоплатном долгу. А вовсе не за «Гиннес», за который мы, что ни выходной, то и расплачиваемся, расплачиваемся…

На шоссе Пессимистов Экклезиастов Энтузиастов, рядом с моей конторой, разрыли тротуар и вдруг нашли теплотрассу. Теплотрасса шла себе мимо и шла, никого не трогала. И никому от неё не было ни холодно, ни жарко. И вдруг её нашли. Трубы там оказались такой ветхости, будто в последний раз им делали ремонт при Иване Васильевиче. Сослуживец мне говорил, что сам не видел, как из лужи на дне котлована вытащили два пустых штофа мутно-зелёного стекла из-под горькой настойки «Опричная», три истлевших бухарских халата, оставшихся от тогдашних дворников-таджиков, и стрелецкий кафтан, из дырявого кармана которого сыпались полушки да пятаки. Вообще я заметил, что по весне работники теплосетей лихорадочно зарываются в землю. Наверное, они там, в лужах на дне этих ям, откладывают яйца или личинки… а зимой, когда прорвётся горячая вода, лезут откапывать вылупившихся сантехников, слесарей и сварщиков.