Старинный родовой особняк почтенного семейства Воронцовых скрывал от людского суда много тайн и страстей своих обитателей, счастливые и несчастные семейные истории, смешные, забавные, достойные восхищения, а порой и постыдные, мелочные привычки своих хозяев. Всякое случалось в этих стенах, но такого позорного случая, каковой произошел теперь, они не пом-нили. А произошло то, что было совершенно неминуемо: никакая Фортуна не снизошла до пьяного и совершенно уже не помнящего себя Степана Воронцова, и он окончательно и бесповоротно проиграл то, что поставил на кон против всего Хромовского золота – свое кровное родство, свое обещание умирающему отцу заботиться о младшей сестре как о себе самом, свою совесть. Смысл содеянного еще не дошел до него, а Хромов уже начал сгребать золотишко в кошель, дабы поскорее убраться восвояси со всем вновь обретенным богатством. Но тут в гостиную вбежала запыхавшаяся Глаша, за ней появился Плахов. Увидев служанку своей новой крепостной, Хромов заявил тоном человека, не сомневающегося в своих правах:

– Скажи Анастасии, чтоб вещи собрала, я за ней повозку пришлю…

Эти слова развеяли все сомнения Семена. Теперь он и сам ясно видел, что кошмарные события – не плод буйного девичьего воображения. Плахов подошел ко вконец размякшему Воронцову и тронул его за плечо:

– Степан Афанасьевич, а что здесь такое происходит?

Тот только и смог, что безнадежно махнуть рукой и уйти неверным шагом в соседнюю комнату, дабы забыться на диване и не думать более обо всем случившемся. Не чуя опасности от столь непредставительного гостя, откликнулся Хромов:

– Да ничего особенного… девку крепостную он в карты проиграл… делов-то!

Не только слова циничные, но и наглый вид да самодовольный взгляд сего бездушного сатрапа привели Семена в бешенство. Кровь застучала в его висках, рука потянулась к эфесу. Одно останавливало – мысль, как бы не осквернить кровопролитием дом своей любимой. Потому он сдержался и попытался воззвать к совести победителя:

– Она ведь ему сестрою приходится.

– Так не родной же – сводной, мало ли с кем там старый барин на сеновал хаживал. Тебе-то какой интерес? Никак амурный? – догадался Хромов.

– Отпустил бы ты ее подобру-поздорову, – глядя ему прямо в глаза, почти попросил Плахов.

– Подобру-поздорову, – недобро усмехнулся тот.

Видать, недооценивал он пыл этого невзрачного защитника. Что ж, не на того напали! Ожидая продолжения «задушевного» разговора, Хромов повесил кафтан на спинку стула и начал приближаться к Плахову.

Тут в гостиную вбежала встревоженная Анастасия, верная служанка ни на шаг от нее не отступала.

– Что здесь происходит?

– Собирайся, Анастасия Афанасьевна, – с вызовом заявил Хромов. – Жить ты теперь у меня будешь. Воду греть, завтрак готовить. А ежели ночью позову, уж не заставляй себя ждать.

– Я вас последний раз прошу, – задыхаясь от гнева, проговорил Семен.

Хромов взял со стола шпагу, вынул ее из ножен и решительно направил прямо в грудь нашему герою:

– Прочь с дороги!

– Бог видит, я не хотел этого, – Плахов выхватил свою и встал в позицию.

Все свидетели этой сцены сорвались с места, только в разных направлениях. И если молодая барышня метнулась к дуэлянтам, то Стрешнев наоборот, тихонько улизнул на улицу.

– Да опомнитесь! Что вы творите?! – Настя уже не на шутку испугалась.

В самом деле, кто они такие и что себе позволяют: в чужом доме разыгрывают эдакие непозволительные сцены, не обращая на хозяев никакого внимания.