Десятки пар гусиных глаз провожали странного зверя, а как только спина медведицы скрылась в ближайших зарослях, начали веселую перекличку. Вскоре на озере стало пустынно и тихо.

Выглянуло веселое весеннее солнце, и жизнь потекла своим чередом, как было много веков назад, когда мир не знал машин и всех бед, которые они могут принести живой природе. Весна выдалась на славу.

На смену дождям неизменно приходил прохладный ветерок и ласковое солнце, и уже через три дня озеро полностью преобразилось. Появилась трава, на деревьях и кустарниках распустились почки. Дикие гуси свили гнезда и теперь молча высиживали потомство. Разве что развороченные деревья да разбитые муравейники напоминали о недавней трагедии, но среди внезапно появившейся зелени они были почти незаметны.

Осенью медведица вернулась к озеру Чарта.

Она долго смотрела за горизонт, не замечая ни диких гусей, высидевших свое потомство, ни новый муравейник, выросший на месте старого, ни даже двух молодых лис, охотящихся на другом берегу. Ее взгляд соскользнул на древнюю скалу, потом на ельник. После чего она беспечно улеглась и внимательно стала рассматривать небо. Медведица внезапно пошевелила ушами, как бы над чем-то раздумывая, потом закрыла глаза. Так она пролежала до самого утра. Ночная жизнь леса теперь не имела к ней никакого отношения – шум и крик отдалился. Утром она медленно и тяжело поднялась, лениво прошлась по берегу; за лето она немного поправилась, но нисколько не сделалась резвее. Казалось, в ней поселилась усталость.

Иногда она думала о своей дочке. Иногда о безобразном двуногом, которого даже не удалось умертвить. И тогда она безотчетно скулила. Радости не принесло ни богатое на лесной урожай лето, ни хорошая погода. Когда она ложилась или просто подгибала под себя лапы, по привычке осторожничала, чтобы не задеть медвежонка. Постепенно она поняла: дочка не появится никогда…

Медведица жадно понюхала воздух, посмотрела вверх и пронзительно завыла. Потом остановилась, лихорадочно огляделась и запрыгала по поляне, зная наверняка, что никого не заденет. Дикая пляска продолжалась какое-то время, потом медведица обессилела и рухнула спать. А на следующий день у нее пропал аппетит, она медленно бродила и нюхала воздух, который был одинаково лесным. В таком состоянии и поплелась к озеру.

Чарта встретило дыханием осени: скоро спячка, надо бы вернуться к густому ельнику. Но далекие и глупые огни звезд были так безразличны, а гуси совсем не боялись медведицы. Новое потомство с интересом разглядывало ее, нисколько не пугаясь.

Судороги сводили все тело, нужно было подкрепляться, но медведица медлила, вместо еды она понуро бродила по берегу и внимательно его рассматривала, словно в поисках чего-то нужнее еды.

Ягоды костяники под таким напором безжалостно осыпались, сосновые иголки отрывались и застревали в шкуре, сорока громко трещала, но медведица ничего этого не видела. Среди высокой травы она еле нашла размытые дождями следы вертолета, внутри которого исчезла ее дочь, тяжело вздохнула, прилегла. Щекотанье старой травы ей снова напомнило случившееся, на глаза выступили тяжелые большие слезы. От их тяжести медведица зажмурилась и замолчала, где-то внутри билось что-то вечное и теплое. Эта теплота разливалась по всему телу, постепенно становясь, горячее и горячее.

Казалось, стоит открыть глаза, и все будет прежним, обычным. Далекие огни, гуси, муравейник, можно будет нюхать и ходить. Но совсем произвольно слезы текли и текли, пока одна упрямая не остановилась и не застыла. Теплота больше не разливалась, потому что вечное, горячее остановилось, и начало медленно застывать. Волны безразлично бились о берег, нежный ветер торопливо перебирал медвежий мех, но совсем недолго, пока не пошел густой проливной осенний дождь, который крепко прилепил его к холодному телу.