Как бы он ни уважал его, как бы ни был хорошо воспитан, теряя внутренний контроль, он обращался к старику уже по-иному. Последний замечал это, но молчал, как и всегда, когда улавливал детали, которые маг не был способен увидеть за собой.

– Нет, я обратился к феям. Ты иногда такой глупый, – смеясь, проворчал Эл себе в бороду, выглядя довольным.

– Но я ведь просил тебя отдохнуть, я бы сам всё сделал.

Кай даже не обиделся, он всё ещё был потрясён, но всё равно по привычке пытался спорить.

– Парень, не смотри на мои лета. Во мне больше прыти, чем когда-либо было и будет в тебе. К тому же мне нечем было заняться днём. Да и я лучше владею более тонкими чарами.

– Ты владеешь магией? – не отвлекаясь от разговора, Кай сел за стол и потянулся за едой.

Дракончики забрались на табуреты без команды, и ему оставалось только подтолкнуть к ним тарелки.

– Я ведь дракон. – Эл недовольно поморщился на вопрос, но не было похоже, что он злится. – Развивать магию можно в двух направлениях. На её усиление, подчинение большей части реальности – это массивная магия; и детальная магия, направленная на точность, мелкие объекты. Вы, люди, по своей глупости интересуетесь только первой, развиваете только её. Но даже чары разрушения, если хорошо владеешь детальной магией, могут оказаться весьма полезными. Вот во время уборки, например. Удивительно, что ты этого не знаешь, а ещё зовёшь себя магом.

Эл закончил речь недовольным ворчанием, но Кай только усмехнулся, стараясь как можно ниже наклониться к тарелке, чтобы скрыть улыбку. Он знал это всё, но не мог отказать старику в удовольствии поучить его.

Это был первый вечер, когда драконы заснули без любимого мага под боком. Уставшие, вымотанные, они свернулись клубком, едва зайдя в комнату, и сладко, широко позёвывали, пока Кай закрывал дверь, прощаясь с ними. Укладываясь, он ещё долго ждал привычного зова, не предпринимая даже попыток уснуть, ведь знал, что тот должен быть, они и получаса без него ночью прожить не могут.

Но когда и через полтора часа он не ощутил чужой тоски, забил тревогу уже сам. Вместо того чтобы воспользоваться ситуацией и постараться выспаться в удобной и мягкой постели, он рисовал в воображении всевозможные ужасы, которые могли с ними случиться. Вдруг они полезли в окно и вывалились из него? С их размерами разбить его не столь сложно. Или подрались из-за места, и тогда Виктер, будучи более хрупким, вполне мог лежать сейчас и скулить от боли в переломанном крыле. Или же засорилась каминная труба, и дым заполнил комнаты, малыши угорели в нём и потому не звали на помощь – задохнулись раньше, чем поняли, что произошло.

С каждой минутой картинки рисовались всё более жуткие, и не успокаивала даже вполне трезвая мысль, что, если бы что-то случилось, Кай бы наверняка почувствовал страх, боль, панику… да что угодно! Но всё равно то и дело находилось оправдание, почему они не могли позвать на помощь. Изведённый окончательно, разозлившись на самого себя, Кай пошёл в башню, уверенный, что только заглянет, убедится, что всё в порядке, и уйдёт.

Малыши мирно и крепко спали, не потревоженные даже скрипом отворившейся двери. Только чья-то лапка, торчащая из общего клубка, нервно дёрнулась, да ещё кто-то ударил хвостом. Кай облегчённо выдохнул. Уходить к себе разом расхотелось. Пришлось устраиваться рядом, как можно дальше от общего клубка, чтоб ненароком не потревожить чужой сон.

– Выглядишь ужасно… У тебя гусиное перо в волосах.

Эл разливал свежезаваренный чай по кружкам и обеспокоенно осматривал Каилила, который едва мог оторвать голову от стола. Он уже давно замечал, что мальчик не высыпается, и с каждым днём это отражалось на его лице всё ярче: нездоровая бледность, светло-лиловые синяки, опухшие веки и общая вялость. С каждым днём эти признаки всё усиливались и достигли того пика, когда молчать уже нельзя. Кай едва разлеплял веки и вряд ли мог разглядеть, что у него в тарелке, – взгляд его казался туманным.