– Как раз времени у нас очень мало, – проворчал Андерсон.

Хелен не в силах спросить, известна ли ему уже дата его вызова. Не утратит ли он любовь к ней, оказавшись вдали? Ведь в Валлетте найдутся и другие смелые и неудовлетворенные женщины. Ветер со стороны Карнивор-Террас нес удушливый запах гниющей соломы, и она поспешно опустила вуаль.

– Ты сегодня мрачный, как медведь. – Она стиснула его пальцы рукой, затянутой в перчатку.

– В самом деле? – спросил Андерсон. – Признаться, мне чертовски надоело по три раза в день таскаться на почту. Никогда не знаешь, когда увидишь свою innamorata[43], а сам не смеешь написать ей, чтобы письмо не попало в руки ее мужу…

Скрывая раздражение, она ласково улыбается.

– Но мы же встретились. – Они медленно идут дальше. – Помнишь, что ты прошептал мне на ухо на пристани?

Судя по выражению его лица, он этого явно не помнит.

– Когда я собиралась подняться на корабль в Валлетте, – нежно напомнила она. – Ты сказал, что, пока не увидишь меня в Лондоне, весь день и всю ночь будешь хранить мой образ в мыслях, как драгоценность.

Он весело усмехнулся:

– Но теперь, когда я здесь, одних мыслей недостаточно; мне нужно чувствовать тебя в моих объятиях.

Она хотела резко напомнить, что всего четыре дня назад он не только обнимал ее, но вместо этого со вздохом воскликнула:

– О, ради целительного воздуха нашего дорогого острова!

На сердце у нее было неспокойно. Она понимала, что его привязанность к ней держится на тоненькой ниточке. На Мальте в обществе военных допускалась некоторая свобода поведения. Гарри практически жил в штабе; если и ходили какие-то слухи о его хорошенькой жене и ее постоянном спутнике, то без сурового осуждения, это ей известно наверняка. Но в Англии у Гарри много свободного времени, он вечно торчит дома и, кажется, просто не знает, чем себя занять, что ее крайне нервирует. Он досаждает ей своими дурацкими советами: чего стоит хотя бы его требование, чтобы она приучала девочек следить за слугами! Увы, здесь, в родной стране, Хелен не чувствует себя спокойно и в безопасности.

Сложив руки на груди, Андерсон посмотрел на лениво развалившихся львов.

– В столь тесных клетках эти несчастные хищники способны выжить не больше года или двух, но, когда территорию зоосада увеличат, думаю, у них появится больше интереса к жизни.

– В твоих словах мне чудится какой-то скрытый намек.

– Что ж, ты права: свобода преображает жизнь.

Он порывисто поднес ее руку к своим пылающим губам.

Хелен отдернула ее:

– Не смей!

– Боишься, что в этой толпе нас может кто-нибудь увидеть?

– Иногда гувернантка приводит сюда дочерей погулять.

– Твоя материнская любовь просто поражает, – с еле заметной иронией сказал Андерсон. – Она вспыхивает весьма неожиданно и моментально гаснет, как комета в небе.

Хелен бросила на него негодующий взгляд:

– Мои дочери для меня все!

– Извини. Ты сама заставила меня забыть о приличиях. – Морщась от неприятного запаха, идущего от клеток, он закурил душистую сигарету.

Крымская кампания оставила свой отпечаток на английских джентльменах, с сожалением подумала Хелен; уезжали гладко выбритыми, а вернулись с этими противными бородами и пропахшие табаком.

– Порой родителям приходится лгать детям, – заметила она. – Я хочу сказать, защищать своих дочерей от правды, пока они не выйдут замуж и сами все не поймут.

– Твоим дочуркам явно повезло, – усмехнулся Андерсон. – Хочешь посмотреть на гремучую змею?

Когда она последний раз приводила сюда девочек, огромный боа на их глазах заглотал утку, и Нелл целую неделю снились кошмары.