По крыльцу поднимались ко входу в больницу молодой человек и мужчина постарше. Комбинезоны их были того же серого цвета, что и автомобили, с эмблемой «БиоГена» на груди. Капюшонов они пока не поднимали, и это позволило мне определить возраст старшего лет в пятьдесят. Орлиный профиль, бритая голова. Странно, что я не слышал о нем раньше. Конечно, наша структура в последние годы заметно выросла и в ней полно новичков, окончивших университет. Но этот тип явно не из-за парты, и если он занимался нашим ремеслом хотя бы несколько лет, я должен был бы с ним где-нибудь пересечься.

– Добрый день! – произнесла Уорд. – Это Дэвид Хантер. Он работает над другой частью данного дела.

Я собрался протянуть ему руку, но он даже не остановился.

– Буду ждать вас наверху, – сказал он молодому и скрылся в дверях.

Молодой человек остановился перед нами. Осознав свою ошибку, я постарался скрыть замешательство. Даже потрясение. Господи, сколько же ему лет? Ему было лет двадцать пять – тридцать, но он выглядел моложе. Гладко выбритое лицо, огненно-рыжие волосы, крепкое сложение и молочно-белая кожа, сплошь усеянная веснушками – вот они-то и придавали ему вид почти подростка. Он держал в руках алюминиевый кейс – почти такой же, как у меня. Не самое стандартное оборудование, но я знал одного или двух коллег с похожими. Легкий, водонепроницаемый – отличная защита для камеры, ноута и прочего снаряжения, которое я таскаю с собой. Только мой кейс был в царапинах или вмятинах от многолетнего использования, тогда как кейс Мирза сиял новизной, как и все остальное, с ним связанное. В чистеньком сером комбинезоне он напоминал мне школьника в первый день четверти.

Уорд говорила, что у него отличные рекомендации. Естественно, иначе его здесь не было бы.

– Доктор Хантер, – чопорно произнес он. Голос его оказался неожиданно звучным, словно в компенсацию за мальчишескую внешность. Бледные щеки чуть порозовели. – Я читал одну из ваших статей о биохимии разложения. Пару лет назад. Занятно.

Я не знал, как отнестись к этому, поэтому ответил:

– Всегда приятно познакомиться с коллегой по судебной антропологии.

– Вообще-то я судебный тафономист.

– О. Ну да.

Уорд не совсем верно поняла его профессию, однако ошибка эта вполне простительна. В общепринятой терминологии тафономия изучает процессы, происходящие с биологическим организмом после его смерти – вплоть до окаменения. Применительно к судебной медицине это анализ того, что происходит с мертвым человеческим телом. Он включает довольно широкий спектр научных дисциплин, но ничего существенно нового. При всем моем уважении к данному термину, он означает именно то, чем занимаюсь я сам.

Тем не менее я не называю себя судебным тафономистом, и хотя мне известно несколько человек, которые это делают, так принято скорее в Штатах, а не в Соединенном Королевстве. Однако, помнится, в начале своей карьеры я испытывал предвзятое отношение со стороны уже состоявшихся экспертов, не желавших перемен. И мне не хотелось самому становиться таким же.

– Так у вас образование антрополога или археолога? – поинтересовался я.

– Оба. Я учился по нескольким направлениям, включая палеонтологию и энтомологию, – сказал он, оттянув резиновый ободок перчатки и щелкнув им, словно обрубая разговор. Перчатки у него были того же серо-стального цвета, что и комбинезон. «БиоГен» явно серьезно относился к своему корпоративному имиджу. – Старый монодисциплинарный подход был хорош в свое время, но устарел. Судебная медицина развивается. Необходимо использовать самые разнообразные навыки.