Я указал в сторону массивной видеокамеры на стене, объектив которой смотрел на входной портик.

– А видеонаблюдение?

Тот, кто возвел перегородку, вряд ли мог миновать вход в здание, однако Уорд покачала головой:

– Муляж. Вероятно, администрация решила, что настоящие камеры себя не окупят. Да и будь они настоящими, это не сильно помогло бы. Обычно записи хранят несколько недель, потом стирают, а нас интересует более давний отрезок времени.

– И что, здание совсем не охранялось?

– Были тут охранники, но в основном для того, чтобы отгонять протестующих. Застройщики нажили в округе много врагов. Социальные активисты считают, что территорию нужно отдать под бюджетное жилое строительство, а любители старины требуют включения больницы Сент-Джуд в список охраняемых памятников, причем не только здания, но и всего участка. Там, в дальнем его конце, в рощице сохранились руины церкви норманнских времен. Целую кампанию организовали, чтобы территорию объявили представляющей особую научную ценность – вроде Леснес-Эбби-Вудз в Бексли. С той лишь разницей, что там действительно аббатство и куча древностей… В общем, по-моему, они ничего не добьются.

Уорд расстегнула «молнию» комбинезона и начала из него выбираться. Я заметил, что она слегка пополнела, но ничего особенного не заподозрил.

– Короче, как только до девелоперов дошло, что история может затянуться, они сняли охрану, – продолжила Уорд. – Обычное дело. Мол, хватит ограды и запрещающих знаков – а там пусть здание разрушается само по себе, пока им не дадут «зеленый свет» на снос.

– Когда бы не летучие мыши?

Она улыбнулась:

– Когда бы не летучие мыши.

Я оглянулся на дом с заколоченными окнами.

– Думаете, это как-то связано с протестами?

– Надо же начинать с какой-то версии. Впрочем, нам нужно удостовериться в том, что там ничего больше не обвалится. Я не собираюсь ничьими жизнями рисковать, и за один вечер мы и так изрядно затоптали место преступления. Что бы мы ни нашли в той комнате, я не хочу больше никаких новых падающих потолков. – Уорд подергала руку, застрявшую в рукаве комбинезона. – Боже, я и забыла, как ненавижу все эти штуки!

Продолжая недовольно бурчать, она наконец высвободилась из комбинезона. Только тут до меня дошло, что избыточная полнота ее означает совсем иное.

Уорд иронично изогнула бровь.

– Что не так? Полагаете, я перебрала мучного?

Я улыбнулся:

– Сколько недель?

– Седьмой месяц пошел, а кажется, будто целый чертов год. И – пока вы не начали – сразу скажу: да, я знаю, что делаю. Я ведь не хожу на пешие дежурства, значит, могу работать, пока состояние позволяет. Не намерена лишаться должности, сидя дома за вязанием пинеток.

Теперь стало ясно, почему Уэлан переживал, пока Уорд находилась на чердаке. И почему вид мертвой женщины с нерожденным ребенком произвел на нее сильное впечатление. Та была примерно на том же сроке, что сама Уорд.

– Мальчик или девочка? – спросил я, пытаясь заглушить знакомое ощущение пустоты – как всегда, когда вспоминал о беременности жены.

– Не знаю, да и не хочу пока знать. Муж надеется, что это будет мальчик, но я говорю ему, что, если он хочет знать пол ребенка, пусть сам его и вынашивает.

Я знал, что она замужем, но мужа ее не видел ни разу. Хотя мы с Уорд уже несколько раз работали вместе, общались мы с ней больше по делу, а в редких иных случаях личной жизни друг друга не касались.

Что же, новость добавляла хоть немного света в этот мрачный вечер. Я ждал у машины, пока Уорд проводила инструктаж со своими заместителями и старшими пожарными. Вскоре к их временному штабу присоединились еще трое: мужчина с короткой стрижкой лет тридцати пяти, чьи начальственные манеры позволяли предположить в нем шефа Уорд, и мужчина с женщиной помоложе, волочившиеся за ним хвостом. Вид все трое имели не самый счастливый. Мало того, что следственная группа уже понесла потери в лице патологоанатома, так возникли еще целых три трупа, причем смерти их могли быть связаны друг с другом. То, что начиналось как заурядное дело, приобретало гораздо более серьезный оборот.