– Как ты себя чувствуешь… адепт Аллеро? – он начинает с “ты”, но тут же хмурится и возвращается к правильной форме обращения.

Холоден. Неприступен. Значит, точно, все это приснилось….

– Нормально, вроде. Как я тут оказалась? – с трудом заставляю себя говорить и смотреть на него, чтобы не упустить ни одну эмоцию.

– А что ты помнишь?

Что я помню?

Помню бал, помню взгляды, грохот собственного сердца, светлячков, горячие руки на моей талии. Невольно закусываю губу от этих воспоминаний, и внутри все начинает пылать.

Нет. Нельзя. Об этом. Думать!

Думай о другом. Что было дальше?

А дальше…. Как в прорубь ныряю.

Коллин.

Весь такой благородный из себя. "В таком состоянии я тебя не отпущу", – говорит он что-то такое. С виду интеллигент, а оказался….

А-ар! Меня передергивает от воспоминаний о том, как он припечатал меня к перилам и пытался поцеловать.

Да, пытался! Я буду думать именно так. Потому что я ни за что не засчитаю за свой первый в жизни поцелуй домогательство этого грязного адепта! Уф…. А ведь он не только поцелуй хотел.

Вздрагиваю, понимая, что могло со мной быть, если бы не появился ректор.

– Кажется, меня чем-то опоили, и если бы не вы….

Ректор так сильно сжимает челюсть, что желваки начинают играть.

– Адепт Беркли будет наказан. А кто тебя опоил, я обязательно выясню. – в голосе остро звучит напряжение. Злость читается в глазах. Будто он не посторонний человек, а … кто?

Почему он так рьяно меня защищает? Потому что я одна из его подопечных адептов? Только по этому?

Ловлю его взгляд. Вроде строгий, но все равно чувствую то, что не должна. Все внутри переворачивается, тянется к нему, против моей воли. Прикусываю губу, чтобы боль привела меня в чувства, но не помогает….

К счастью ректор первым отрывает взгляд, избавляя меня от сердечной пытки. Берет со столика один из двух бокалов, тот что меньше, и протягивает мне.

– Выпей. Это восстановит силы.

Осторожно беру то, что дали, стараясь ни в коем случае не коснуться ректора. Мне и взгляда хватает для того, чтобы все скулило внутри.

– Лучше залпом, – подсказывает он. – Вивьен.

Как он произносит мое имя. Это просто сводит с ума. Вытряхиваю из дурной головы опасные мысли и быстрее закидываю жидкость в рот.

– Тьфу! Гадость! – вырывается из меня, прежде, чем я успеваю сообразить, что так не подобает вести себя при ректоре.

Но он, кажется, и не думает злиться. Дает мне второй стакан, в котором, к счастью вода. Жадно делаю пару глотков, горечь тут же проходит, будто и не было, зато дико начинает печь губа.

Я, что, ее изнутри я прокусила? Ай!

– Тише. Не двигайся. Сейчас залечу. – говорит он, рефлекторно двигаясь в мою сторону, и я тут же забываю, где у меня что болит, потому что он оказывается слишком близко.

– Вы и такое умеете? – на нервах выдаю я.

– Пришлось научиться пару лет назад, потому что лекарям я больше не доверяю. – говорит с какой-то грустью, а затем повторяет приказ. – Не двигайся.

Да я и так не двигаюсь, даже если бы хотела, потому что все тело до самых кончиков пальцев напряжено так, что им не пошевелить. Даже не дышу, пока он вглядывается в рану, и невольно вздрагиваю, когда горячий палец касается моей опаленной губы.

От этого прикосновения внутри все прошибает тысячей искр.

Я испуганно бросаю на ректора взгляд, и вижу в его глазах тоже самое пугающее пламя, которое пожирает меня изнутри.

О боги! Спасайте!

Все вокруг теряет смысл. Мир будто не существует. Он – антураж для нас двоих. И внутри все кричит: "Не беги. Сдайся.".

На секунду к голосу в моей голове примешивается ещё один, незнакомый, мужской. Он говорит всего одно слово "Моя", и я вздрагиваю. Отлетаю от ректора и только сейчас понимаю, что даже успела прикрыть глаза, что жаждала этого поцелуя как путник, странствующий в жарких землях и отчаянно жаждущий глоток воды.