– Какой тест, Герман Эдуардович? – смотрю на него, но ответа не получаю и отвлекаюсь на другие картины, медленно иду вдоль стены.

– Я даже завидую немного… – задумчиво и тихо произносит Соболевский. – Вот так умудриться встретить и ничего не замечать…

Мне не до загадок, которыми говорит мужчина, я в восторге от его работ.

– Это просто потрясающе!

– Спасибо, Аннушка. Ну что, чай?

Киваю, и мы перемещаемся на кухню. До самого вечера, не переставая, разговариваем обо всём на свете – Соболевский удивительный рассказчик, его истории я слушаю, раскрыв рот. Потом идём на ужин в небольшой ресторанчик поблизости. Сама тоже рассказываю Герману истории из своего детства, учёбы – в общем, проводим время как настоящие друзья и на прощание договариваемся сходить вместе в музей.

Добравшись домой, я ещё пару минут сижу в машине, переваривая события этого дня. Привычка всё анализировать подкидывает причину, почему мне так хорошо рядом с этим пожилым мужчиной – у меня никогда не было нормального отца. Все мамины мужья были единицами переменными, привязываться к кому-то я опасалась, но всегда втайне мечтала, что у меня будет сильный папа, который защитит меня от любых обидчиков.

Фыркаю – ну что ж, сегодня с ролью защитника прекрасно справился Герман Эдуардович!

Следующий рабочий день подкидывает ворох срочных задач, и только к вечеру я соображаю, что до сих пор не видела своё начальство, хотя он совершенно точно здесь. «Ну и ладно, – думаю, сидя с очередной кипой документов в ординаторской, – если это результат головомойки, которую ему устроил Соболевский, то надо просить Германа заходить в больницу почаще!»

– Анна Николаевна, – негромко звучит вдруг за спиной голос, заставляющий меня вздрогнуть, – зайдите ко мне.

Вот только помяни чёрта…

Добрынин идёт впереди меня, заходит в свой кабинет, я вхожу следом за ним. Что у нас опять не слава богу? Какой косяк он мне хочет предъявить?

Зав не торопится начинать разговор, а я тем более молчу – сам ведь позвал. Кидает на меня быстрый взгляд, открывает рот, но тут же закрывает его. Наконец, после ещё одного фальстарта мужчина медленно произносит:

– Анна Николаевна, у меня завтра с утра две плановых, и ответственный пациент в реанимации лежит, могу я на вас рассчитывать?

Ну надо же, оказывается, мы умеем нормально разговаривать!

– Конечно, Никита Сергеевич, – я не позволяю даже капле ехидства просочиться в свой тон. – Это всё? – спрашиваю, выдержав паузу.

– Нет, – качает головой, и я всем видом показываю, что внимательно его слушаю. Добрынин смотрит подозрительно, но держать каменное выражение лица рядом с ним я научилась виртуозно.

– Я… – он делает пару глубоких вдохов, я не мешаю, с интересом разглядывая отводящего глаза мужчину. – …хочу извиниться, – наконец с трудом выдавливает из себя.

На секунду впадаю в ступор. Его подменили? У него есть брат-близнец? Который сейчас ворвётся в кабинет, и мы все спляшем на манер индийского кино? Фу, чёрт, что за дичь в голову лезет! С другой стороны… смотрю на глядящего на меня исподлобья хмурого руководителя. Нет, облегчать ему задачу я не собираюсь.

– Хотите – извиняйтесь! – произношу спокойно.

На лице мужчины появляется мученическое выражение. Для следующей фразы ему опять понадобилось несколько вдохов.

– Извините, я не должен был вчера… кричать на вас, – он опускает глаза.

Вздыхаю. Он на меня столько орал за последние несколько месяцев, я такого количества воплей в свой адрес никогда не слышала. А теперь извиняется. За вчерашнее повышение голоса – и только потому, что его пристыдил Герман Эдуардович. Невероятно!