– Сгинула? – Катя смотрела на Улиту.

– Пропала. Никто ее больше в Кукуеве не видел. След ее простыл.

– Наверное, уехала? – предположила Катя.

– Или от пересудов сбежала? Ну да, конечно… Или где-то подохла. Родни у нее нет, в Кукуеве некому было ее искать. Короче, не знаю я ничего, а врать не хочу. – Улита выпрямилась. – Деньги платите. За перцы, кабачок да яблоки мне. – И она назвала сумму.

Гектор извлек из кармана пиджака мобильный.

– Телефон диктуйте, я вам на номер скину, – предложил он.

– Кой черт еще тебе, верзила, номер? Чегой-то я буду с баблом на номере здесь делать? Куда сунусь? – Улита злобно воззрилась на него. – Деньгами нормальными плати мне! Бумажными.

Катя достала кошелек из сумки-кроссбоди. Муж не заморачивался с наличными. Обходился беспечно мобильным и картами. А она предусмотрительно запаслась для путешествия в глубинку. Сумма скромная, пусть и даже тройная, по запросу хозяйки за ее овощи и яйца. Она отдала деньги Улите. Заметила взгляд Карпова – алчный, острый, – наблюдавшего за товаркой, прячущей купюры в карман шерстяной кофты.

– Слышь ты… – просипел он.

– Замолчь, пропойца! – Улита хлопнула по карману. – Мои бабки, не твои. Отлезь.

– Да я не про то… Ты им открой, чего ты нашла у дома Генки-цыгана тогда. Они еще бабла отстегнут.

Улита поджала губы, черты ее посуровели. В тот миг Кате показалось: их собеседница борется с желанием заполучить еще денег и другим, гораздо более сильным и скрытым чувством… Инстинктом самосохранения? Ощущением опасности?

– Не мели языком, придурок! – окрысилась она на Карпова. – Еще со вчерашнего не очухался, а уже вновь в «пузырь со слезой» вцепился. Мозги он пропил, не слушайте вы его. Не находила я ничего тогда. Я труп с косой в башке узрела и утекла в момент. Я и менту все честно выложила. Он в протокол записал мои показания.

– Хорошо, ясно, – оборвала ее Катя. – Спасибо вам. За яблоки мы заплатили, но ведро – слишком много, оставьте, еще продадите покупателям. Нам штук десять отберите, пожалуйста.

За калиткой у лавки Улита, сопя, начала выкладывать яблоки.

– С какой радости-корысти копаетесь в делах наших кукуевских? – полюбопытствовала она. – Вы ж туристы по виду. Москвичи.

– Мы знакомые Серафима Елисеева, – пояснила Катя. – Он вырос, возмужал. Хочет доказать свою невиновность малой родине.

– Волчонок? – подал голос из-за забора Карпов. – Ну вы даете! Одно слово… москвичи! Вы с ним аккуратнее. Возмужал, говоришь, отродье цыганское? Ну-ну… Он и вас ночкой темной обоих косой – бац! И секир-башка.

– Накидали нам баба и ее сожитель много всякого разного, – произнес Гектор, разворачивая внедорожник к пристани. – Факты, слухи, сплетни. Выбирай, налетай… Но! Она ведь и правда что-то нашла тогда у дома ведьмы. Но даже за мзду отказалась нам рассказать. Заметила? Ее прям перекосило от жадности, когда ее Карп заложил… И все равно она промолчала. Нашла важную улику, хранит тайну одиннадцать лет… Или нет? Боится кого-то?

– Немало мы услышали, – согласилась Катя. – Гек, давай оставим Улиту на потом. Без пяти шесть. Симура где нас ждет?

– На городской площади, он мне вчера, прощаясь, скинул название кафе.

– Гек, меня не отпускают слова Карпова про кровь, засохшую на нем, – призналась Катя печально. – Получается, он действительно нам лгал вчера. Кровь свидетельствует только об одном – он находился с отцом во время убийства. А нас уверял, что сбежал от пьяного папаши.

– Свернуть ему щассс шею? Чтобы не огорчал тебя враньем? – хищно предложил Гектор. – Одно твое слово – и нет оборзевшего лгунишки.