Голову тут же пронзило вспышкой острой боли, вынуждая зажмуриться и застонать. Рефлекторно сделав попытку дотронуться до лба, я с ужасом осознала, что ничего не чувствую! Ни рук, ни ног, ничего! Только боль, продолжающую пульсировать в темечке, в висках...

— Она приходит в себя?

— Не думаю. Удар был слишком сильным даже по нашим меркам, а леди Толиерс – всего лишь человек. Боюсь, она отправится к Праотцам ещё до рассвета.

— Выяснили, кто атаковал?

— Выясняем.

Голоса показались мне знакомыми, но я никак не могла вспомнить, кому они принадлежат. И упоминание леди… в памяти что-то скреблось, но сколько я не старалась, сопоставить слова и какие-то мысленные образы не получалось.

А их всплывало не мало…

Но все настолько смутные и нечёткие, что я даже сама не могла объяснить их. Я то проваливалась в темноту, качаясь на волнах болезненной дремоты, то снова проспалась, слыша обрывки фраз стоящих рядом со мной людей. Вот только не всегда понимала смысл услышанного.

— Вторые сутки. Как такое возможно?

— Молодость. Отменное здоровье… других причин я не вижу.

— Есть надежда, что она выкарабкается?

— Ваше высочество, при всём уважении, но я не Богиня и наверняка ничего утверждать не могу. Своё мнение я вам уже озвучивал.

— Да, я помню. Но леди Толиерс всё ещё жива, как видишь.

— Вижу. И пока объяснить этот факт могу лишь чудом или её стремлением удержаться среди живых.

Иногда у меня получалось открыть глаза. Ненадолго. Такое простое движение век выматывало так, словно я марафон пробежала. Да и бессмысленно оказалось пытаться осмотреться. Кроме белого потолка и куска темной стены я ничего не смогла разглядеть. Как и никого живого вокруг я ни разу не заметила.

Да и нужен ли мне был кто-то?

В темноте было спокойнее и безопаснее. И чем больше я об этом думала, тем реже появлялось желание распахнуть глаза. Мыслей и вопросов в голове становилось всё меньше. И тем легче было на душе. В какой-то момент я осознала, что хочу остаться там. В покое. И именно в этот момент до жути знакомый женский голос прорычал мне в ухо:

— Даже и не смей сдаваться! Открой глаза!

Рык мне не понравился. Но ещё больше мне не нравилась перспектива выходить из темноты. Зачем? Тут хорошо. Тихо, спокойно. А там… а кто его знает, что там.

— Папа меня точно убьёт, — вздохнул тот же голос, а затем я ощутила, как к моим губам приставили что-то тёплое и липкое. — Пей. Пей же! Ну!

Почувствовав, что не могу сделать вдох через нос, словно мне его заткнули, я с трудом разомкнула губы. Но желанный глоток воздуха сделать не получилось. Едва я открыла рот, как почувствовала солоноватый вкус какой-то жидкости, которую щедро в меня вливали, стараясь напоить. Тёплая гадость заполняла рот, вынуждая глотать, лишь бы избавиться от этого привкуса. Солёного, с явственными нотками чего-то металлического…

— Меня сейчас стошнит! — прохрипела я, распахивая глаза и пытаясь отмахнуться.

— Я это переживу, — цербер не обратила никакого внимания на моё сопротивление, продолжая прижимать к моим губам… свою руку.

— Это… кровь?! — начала я отплёвываться, с трудом отворачивая голову и начиная кашлять. — Ты с ума сошла…

— А ты в себя пришла, — передразнила меня цербер, спрыгивая с кровати и, схватив с прикроватной тумбочки какую-то губку, начала вытирать кровь со своей руки. — С чем я тебя и поздравляю.

С трудом отдышавшись и пытаясь стереть с лица и шеи начинающую подсыхать кровь, я почувствовала, как в животе всё скручивается от подступающих спазмов.

— Пойдём, — закончив стирать следы крови с руки, цербер хмуро посмотрела на меня. — Надо привести тебя в порядок. Насколько это возможно.