– Азамат-ахмад, – начинаю вроде как вежливо, запоздало вспоминая, какая на это была реакция последний раз. Ну и он, конечно, хохочет.

– Не называйте меня так, – отмахивается.

– Ну почему? – спрашиваю несчастным голосом.

Отворачивается, бормочет что-то на муданжском. Похоже, я его всё-таки дожала до того порога, где кончается его знание всеобщего.

– Это я вас должен титулами называть, а не вы меня, – объясняет наконец. Ага, ну хотя бы я не сказала ничего неправильного.

– У меня никаких титулов нету, – говорю, – и я лечу на вашем корабле. Не могу же я вас просто по имени называть!

Смотрит на меня долгим изучающим взглядом, а потом вдруг выдаёт:

– Вы, очевидно, не понимаете, насколько вы красивы.

Да что у него за пунктик с этой красотой? Я не жалуюсь, конечно, но как-то до сих пор за мной не водилось устилать улицы обморочными юношами. Хотя, если он Алтонгирела красавцем считает, то на его фоне я, конечно, суперзвезда.

– У нас могут быть разные критерии оценки красоты, – говорю с умным видом.

– Да, – кивает, – да, это возможно. Мы тут привыкли думать, что все земляне прекрасны, но у вас ведь наверняка есть какая-то внутренняя градация.

А, ну то есть дело не во мне. Это просто стереотип. Мы, значит, боги и должны быть красивыми, как бы оно там ни было на самом деле. Ладно, с этим разобрались. Отхлёбываю ещё чаю. Жизнь почти налаживается.

– Ладно, – говорю. – Теперь насчёт Алтонгирела. Допустим, я вам поверила насчёт табу и прочего…

Хмурится.

– Ну вы же понимаете, что у меня единственная причина вам верить – это ваше личное обаяние…

Совсем сник. Блин!

– Которое, безусловно, зашкаливает, поэтому будем считать, что я вам всё-таки верю.

Перевожу дух. Может, он просто хорошо владеет искусством эмоционального шантажа? Изображает тут из себя затюканного, чтобы я легче ему навстречу пошла? Но мне это никак не проверить, так что лучше уж буду играть по его правилам.

– Так вот. Запрет там или как, но поверить, что он не попытается меня ещё раз «припугнуть», я не могу. Поэтому мне неизмеримо приятнее от вас помощь принять, чем от него.

О-о-о, кажется, я наконец-то сказала то, что надо. Мой капитан просто расцветает на глазах. Ура, могу себе поаплодировать. Ему вообще идёт улыбка, насколько это, конечно, можно сказать про человека с такими шрамами. Но он, когда улыбается, становится какой-то свой. Как будто я его уже сто лет знаю. Но я ведь не могла его раньше встречать, правда? Такое лицо не забудешь.

– Спасибо за доверие, – он начинает выбираться из кресла, когда я вспоминаю, что у меня есть ещё один вопрос.

– А чего вообще от меня хотел Алтонгирел? Похоже было на сцену ревности, но как-то…

– Ревности? – осторожно повторяет Азамат явно незнакомое слово. Э. Ну по-муданжски я его тоже не знаю… А и знала бы – не подсказала. И потом, если у них слова «любовь» нету, то, наверно, и с ревностью туго. Хотя поведение дорогого духовника свидетельствует об обратном.

– Неважно. Так чего он хотел?

– Он считает, что мне с моим уродством не пристало с вами общаться больше, чем необходимо. А поскольку я его доводам не внял, то он взялся за вас.

Ну допустим, в какой-то части это можно притянуть за уши к тому, о чём они говорили в кухне. Хотя это явно не всё. Но мне вообще радоваться надо, что хоть что-то объяснили.

– А у вас… степень приближенности к богам красотой измеряется?

Кажется, не обиделся… Так, хорошо, хмыкает, думает…

– Пожалуй, можно и так сказать.

Всё-таки ужасные дикари. Но я свой устав приберегу для какого-нибудь более безопасного монастыря. Правда, очень уж хочется Азамата как-нибудь подбодрить. Ему, наверное, очень тяжело с таким лицом, если у них красота так важна.