Бас попросил водителя притормозить возле парка и выволок меня на улицу, после чего захлопнул дверь и махнул рукой.

— Все, успокойся. — Он взял мое лицо в ладони и вытер слезы подушечками больших пальцев. Даже на дне жидкой стали его глаз не теплилось ни грамма сочувствия. Зато там пылало нечто мрачное и фатальное. — Воспринимай нашу поездку как работу. Я не буду тебя насиловать, я уже говорил. Я ни разу не зашел дальше, чем ты хочешь.

— Неправда… — я судорожно вцепилась в мужскую куртку. От прикосновений его пальцев мои щеки покалывало мелкими импульсами. Но скинуть их выше моих сил. — Если это работа — то почему вы ведете себя так, будто… будто я вам небезразлична?

— Потому что ты мне действительно небезразлична?

Разве таким голосом признаются в симпатии, а не выносят смертельный приговор в суде? Казалось, с этими словами вся моя жизнь перечеркнулась, а с ней я потеряла свободу.

— И через месяц вы со спокойной душой сотрете мне воспоминания и обо всем забудете?

Бас отстранился. Его пальцы соскользнули с моего лица, забирая с собой живительное тепло. Он взял меня за руку и повел в глубину парка.

Если бы не мрачное настроение на наших лицах, можно подумать, что у нас свидание. Бас купил в ближайшем кафе-киоске большой стакан капучино и вручил мне, сам ограничился эспрессо. Я грела руки о горячий стакан, наконец отходя от потрясений и ощущая, что ткань джинсов до сих пор не высохла. Сегодня они были полностью темными, поэтому Бас ничего не заметил.

По крайней мере мне так казалось, пока он внезапно не присел передо мной прямо посреди аллеи и прижал ладони к продрогшим коленям. Его кожа на руках слегка побагровела, и тепло волнами проникло в затвердевшую на морозе ткань, добралось до кожи. Значит, В Испании ему просто хотелось, чтобы я надела короткую юбку?

— Тебя толкнул кто-то?

— Нет, меня подкосило как-то, когда заметила, что машину угнали… Герман ведь…

— Справится. Не переживай.

Спустя минуту прогрева мне стало уже жарко, но я не могла себя заставить попросить Баса прекратить. Белые хлопья так сказочно красиво ложились на его густые черные волосы, капучино оставлял нежно-сладкое послевкусие, а лондонский парк, присыпанный будто сахарной пудрой, завораживал размахом и ухоженностью.

Оставить бы эти мгновения в памяти. Я было открыла рот, чтобы повторить вопрос, на который Бас еще у входа в парк не дал ответ, но между деревьев мелькнули рога.

— Это олени! Там олени, правда? Они тут просто так живут? — слова полились из меня ручьем.

Бас пощупал мои нагретые коленки и с улыбкой поднялся.

— Живут. Их тут много, более пяти сотен.

Олень повернулся ко мне, красуясь шикарными рогами. Чуть дальше я разглядела еще двоих.

— Пожалуйста, оставьте мне некоторые воспоминания, — в порыве восторга попросила Баса.

— Некоторые? — сощурился он.

— Вы ведь можете это сделать?

— Могу. Но заслужила ли ты?

Я чуть не забыла, по какой причине мы гуляем в парке. Потому что я разрыдалась в такси и Бас не хотел выяснять со мной отношения перед Афиной и Лаурой.

— Ладно, послушайте, давайте договоримся. Работа так работа. Я буду играть вашу жену, не буду пытаться сбежать, если вы, в свою очередь, не будете лишний раз ко мне прикасаться и лезть ко мне в сны. Давайте остановимся на отношениях босс-подчиненная, не больше.

— А наказывать тебя за побег мне как свою жену или как подчиненную? Или ты считаешь, раз мне небезразлична, то будешь творить все что вздумается?

Что значит, так или эдак? Для жены привилегии? Достал, до зубного скрежета. Взять бы его и придушить. Или, не знаю, спину расцарапать. Губы эти его ухмыляющиеся искусать.