В один особенно сырой и ветреный день виконт, как обычно, уехал на службу, а леди Илене захотелось прогуляться по залу и съесть крендельков, которые особенно удавались леди Катарине. Кухарка принесла целую тарелку, но попробовав кусочек, леди Бомон поморщилась, закатала рукава уютного домашнего платья и двинулась на кухню, чтобы научить всех печь правильные крендельки. Леди Катарина вынужденно последовала за ней.

Уже почти неделю виконтесса носилась по дому, стремясь навести порядок, что-то переставить, что-то убрать. Леди Кати бегала за ней вслед, уговаривая, упрашивая, утихомиривая и уставая так, словно гиперактивная сестрица выпивала из старшей все силы. Поутру леди Илена вновь была свежа, как маргаритка, и, проводив супруга, вновь звала любимую родственницу менять интерьер или чертить планы реконструкции дома.

Крендельки она планировала с тем же грандиозным масштабом – выбрала самую огромную миску, взяла дюжину яиц, фунт масла, два фунта творога… на смешивании всего вместе под ногами подпрыгивающей будущей матери растеклась лужа, и повивальная бабка, притаившаяся в углу, довольно поправила платочек:

— Ну все, миледи, пора идти рожать!

— А крендельки? — сморщила лицо Илена.

— Ну вот сейчас ляжете в постельку, посмотрю вас, и если будет желание крендельки печь, то на кухню и вернетесь, — убедительно заговорила женщина, подталкивая роженицу к лестнице.

Когда все добрались до второго этажа, леди Илена уже стонала, навалившись на Катарину всем весом, и о крендельках не вспоминала. В особой комнате ее ждал родильный стул, кровать с соломенным тюфяком, большой таз для купания младенца, столик, стопка пеленок и теплая печь, которую лакеи успели с утра затопить.

Леди Абермаль собиралась уйти – негоже незамужней девушке видеть то, что случится, но Илена вцепилась в руку сестры и не желала отпускать, а повивальная бабка журчала своим звонким голоском:

— Ах, миледи, да вы ребеночка крендельками приманили, вот-вот на свет явится!

В общем, уйти Кати не смогла, но по счастью ничего лишнего и не увидела – пока расшнуровывала Илене платье, подавала воду, утирала пот со лба и слушала ее сожаление о том, как она не успела научить всех правильно стряпать, сестра сильно выгнулась, покраснела и… в руках у акушерки очутился красный пищащий младенец, покрытый чем-то серым.

— Лидька! — рявкнула повитуха в пространство.

К ней сразу же подскочила кормилица, схватила извивающийся комок, отнесла на стол и захлопотала, заворковала, приговаривая:

— Какой красивый у леди сынок, какой ладный да крепкий!

Из глаз у новоиспеченной тетушки сами собой потекли слезы. Катарина даже не заметила, что Илена наставила ей синяков, стискивая от боли руки. Повитуха все еще возилась под юбками роженицы, а леди Катарина уже восторженно обнимала сестру и сквозь слезы приговаривала:

— Он родился! Илена! Родился! Твой сын!

Молодая мать устало отмахивалась, улыбаясь, и, подчиняясь словам акушерки, выгибалась, чтобы завершить роды. Потом служанки в четыре руки обтерли полотенцами и переодели роженицу. Для тепла ее укутали теплым одеялом и напоили травяным отваром. Малыша завернули в пеленки, приложили к груди, а после уложили в маленькую люльку у кровати. Его красное личико и чмокающие губки вызывали у всех приступ умиления едва не до слез. Кормилица сидела наготове, перебирая пеленки и свивальники, а нянька уже понеслась по дому, рассказывая всем и каждому, какой прелестный мальчик родился у госпожи.

Виконтесса отдыхала, а леди Катарина вызвала горничную и приказала убрать грязное белье, принести чаю и доложить, как только появится лорд Бомон. Поднос принесли быстро. Повитуха пила чай с ореховым печеньем и с опасением поглядывала на дремлющую роженицу, приговаривая, что давненько у нее никто так легко и быстро не рожал, и надо бы за леди всю ночь приглядывать, чтобы кровью не изошла. Леди Абермаль устало пригубила чай, бросила взгляд на окно, за которым сгущались сумерки, и поразилась – это быстро?